Г. В. Гивишвили. ГУМАНИЗМ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Глава IV. ГУМАНИЗМ И НРАВСТВЕННОСТЬ

§ 20. О чести и бесчестии

▪ Традиционалистское толкование чести.
▪ Представление гуманистов о чести.
▪ Роль наследственности и воспитания в развитии нравственных чувств.

Наше время отличается от прошлого тем, что в нем все большую роль начинают играть принципы гуманизма.

Все большее число людей осознают, что достоинство человека зависит от самого человека, общества и реальных жизненных обстоятельств, а не от каких-либо сверхъестественных или чудесных сил.

Цвет кожи или глаз, язык на котором говорит человек, во что он верит или одевается, где живет и каким (законным) делом занимается, блещет умом или нет – все это дело второ- и даже третьестепенное. Его нравственные достоинства, уровень его гражданского сознания – вот всеобщая мера, на которую следует равняться, определяя ценности человека, отношение к нему.

Еще совсем недавно – в прошлом и, тем более, позапрошлом веках – думали иначе. Тогда считалось естественным и привычным, что одни смотрят на других: кто – снизу вверх, кто – сверху вниз. Соответственно, и нравственным у одних считалось одно, у других – другое. Положение изменилось, когда идеи гуманизма стали овладевать сознанием не редких одиночек, а больших групп людей. И вот результат – отныне большинство нравственных норм все увереннее ориентируется на единый знаменатель, на золотое правило гуманизма.

Подчеркнем еще раз, его можно выразить двояко: не делай другим того, чего не хочешь, чтобы делали тебе. Тому же самому смыслу (содержанию) иногда придают другой вид, а именно: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой. Оба этих варианта представляют собой универсальный ключ к отношениям между людьми. Вот почему об идеалах гуманизма справедливо говорить как об общечеловеческих идеалах. Вооружившись этим ключом, легко открыть любую дверь к взаимопониманию между всеми, в ком человечность преобладает над негативными качествами человека.

Некоторые, правда, утверждают, будто общечеловеческих идеалов и морали не существует. Дескать, это фикция, пустая абстракция. А есть, мол, мораль конкретная – христианская, буддийская, мусульманская, коммунистическая или нацистская (арийская) и т. д. Разобрать – существуют или нет общечеловеческие стандарты нравственности, лучше всего на одном наглядном примере.

Представим себе реку, в водах которой тонет человек, тогда как другой человек наблюдает за происходящим с берега. Спрашивается: как будет вести себя последний? Здравомыслие подсказывает, что он будет вести себя в зависимости от того, каков этот человек. Если это – первобытный охотник, то он, скорее всего не станет спасать утопающего соплеменника из опасения, что непременно утонет сам. Если же он все же вздумает спасать, значит можно думать, что утопающий – чужак, и с ним предполагают поступить так, как хотели поступить с Пятницей его враги.

Если наблюдатель древний земледелец из Мексики, то, спасая утопающего, он будет надеяться принести его в жертву своим кровавым богам, и тем выгадать себе милость. Для античного грека важно будет знать: не варвар ли утопающий, стоит ли утруждать себя. На его месте рыцарь колебаться не вздумает. Он и бровью не поведет, если утопающий – крестьянин. Если же тот – благородного звания, то наш доблестный вояка, так и быть, велит своему оруженосцу как-нибудь посодействовать несчастному. А если на берегу католик, а в воде гугенот – то последний не будет спасен. Точно так же, как если бы эту пару составляли красноармеец и белогвардеец, гестаповец и партизан.

Но, если вопреки всем правилам сословной, конфессиональной или классовой морали найдется хотя бы один совестливый человек, который станет помогать попавшему в воду, который не станет интересоваться происхождением, вероисповеданием, классовой принадлежностью или национальностью утопающего, то он-то и будет гуманистом. Людей подобного склада было немного в прежние времена. И поэтому можно было делать вид, будто их просто не существует. Теперь их гораздо больше. И с каждым годом их ряды все увеличиваются.

Опровергать существование общечеловеческой морали становится все труднее и труднее.

Все мы наделены массой самых разнообразных моральных черт и оттенков, отличающих нас друг от друга. Перечислять их «поименно», разделять их на «черные и белые», достойные и недостойные, и запоминать их как таблицу умножения – дело скучное. Но иногда желательное. Особенно, когда кому-то из нас трудно думать самостоятельно.

Тот же, кому это занятие дается без особого напряжения, сам легко может научиться оценивать степень нравственности или безнравственности своих и чужих поступков. Для чего ему следует всего-навсего помнить формулу гуманизма. А далее спрашивать себя: хотел ли бы я, чтобы мне хамили, пакостили, врали, чтобы меня унижали, оскорбляли, втаптывали в грязь и т. д.? Более того, было бы совсем уж замечательно и благородно, если бы мы научились задавать этот вопрос не только когда дело касается нас самих.

Труднее, но и достойно большего уважения, когда нас не оставляет неравнодушным несправедливость, чинимая другим. Совесть – ведь не только чувство собственной ответственности, это еще и понимание несправедливости, допущенной по отношению к другому. Поэтому гуманизм ждет от нас, чтобы мы как можно чаще ставили перед собой вопросы и такого рода: что мне следует делать, чтобы меня понимали, ценили, или, по крайней мере, считались со мной?

Но и этого мало. Следует научиться еще и давать честные ответы на все эти вопросы к самому себе. Потому что большинству из нас свойственно видеть «соломинки» в чужих глазах скорее, нежели «бревна» в своих. Мы охотнее замечаем недостатки в других, чем в себе. Многим из нас привычнее лукавить с собой и преувеличивать свои достоинства, чем видеть себя как бы со стороны, в истинном свете. Но не стоит забывать, что судят о нас все же «со стороны». И не столько по словам нашим, сколько по делам.

Самое отличительное свойство гуманистической нравственности состоит в том, что она не фальшивит и не лицемерит. Она ориентирована на всё, что есть доброго в нас самих и не ставит перед нами утопических, недостижимых целей. Она не считает нужным искать для себя идейной (духовной) опоры вне человека – в небесах, в законах классовой борьбы, в избранной расе и тому подобном. Она самостоятельна. Тем она и сильна.

Эта сила дает возможность гуманной личности не раздваиваться, оставаться цельной и независимой. Думать одно, говорить другое, делать третье – не для гуманиста. Соответственно, и понятие чести для гуманиста приобретает уже не узко групповое, а общечеловеческое звучание.

Все, что так или иначе поддерживает достоинство каждого индивида, заслуживает чести. Все, что направлено к умалению его достоинства, есть бесчестие.

Сила гуманистической морали столь велика, что она способна взять под контроль даже врожденные способности человека творить зло. Она не воюет с ними, не пытается насильственно (или «хирургически») изгнать их из нашего «нутра». Гуманисты осознают, что борьба за их «искоренения» из человеческой природы бессмысленна и бесполезна. Генетику не изменить. Чингиз-ханы и Нероны, Геростраты и Азефы, Алкивиады и Торквемады ²⁰ будут рождаться и впредь. Стало быть, вопрос состоит в том, чтобы сводить на нет причиняемый ими вред другим людям. Или даже извлекать какую-либо пользу из честолюбия и энергии талантливых антигуманистов. Например, Чингиз-хан, пожалуй, в наше время мог бы замечательно справляться с ролью министра по чрезвычайным ситуациям.

Темы для обсуждения

1. Морально ли самоутверждаться за счет других?

2. Существуют ли общечеловеческие понятия о чести?

²⁰ Глава испанской инквизиции, который «прославился» беспримерной, каннибальской жестокостью.