Г. В. Гивишвили. ГУМАНИЗМ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Глава VI. ГУМАНИЗМ И ТВОРЧЕСТВО

§ 28. Гуманизм – покровитель искусств

▪ «Высокое» искусство.
▪ Причины рождения античного искусства.
▪ Искусство Нового времени.

Культуру, как известно, понимают двояко. В широком смысле культура есть все, что придумывается, изображается и творится человеком, создается его трудом. Так, гвоздь имеет ничуть не меньше «прав» именоваться продуктом культуры, чем роман Л. Толстого «Война и мир». Под культурой в узком смысле понимают степень образованности человека. Например, мы не ошибёмся, если малообразованного человека назовем невеждой. Тем самым мы подчеркиваем его некультурность.

Несмотря на то, что как гвоздь, так и роман Толстого в равной мере относятся к области культуры, все же очевидно – между собой они несопоставимы. И не только потому, что первый представляет собой образец материальной, а второй – духовной культуры. Разница еще и в том, что роман, помимо прочего, есть еще и явление искусства. Чем же последнее отличается от культуры? Почему мы делаем различие между искусством кутюрье, архитектора или музыканта, с одной стороны, и швейной, строительной и музыкальной культурой – с другой? По-видимому, потому что в первом случае мы имеем дело с уникальными (штучными) произведениями человеческого гения, а во втором – с типовой продукцией.

Культуре Китая не менее четырех тысяч лет. Она знала периоды расцвета и упадка, но всегда оставалась узнаваемой. Китайские шелк и фарфор, бронзовые изделия, живопись и архитектура неизменно восхищают нас. Вместе с тем, независимо от эпохи, в которых рождались эти шедевры, они устойчиво сохраняли свой облик, свою особую прелесть и колорит. Но вот вопрос: можно ли относить их к произведениям искусства?

Дискутировать эту тему можно до бесконечности. Ибо говорят, что о вкусах не спорят. Ведь вкус – дело скорее субъективное, чем объективное. И все же выход из затруднения, пожалуй, найти можно. Если задаться поиском ответа на другой вопрос: cправедливо ли будет относить к искусству высокие образцы культуры древнего Египта и Месопотамии, Индии и Ирака, майя и инков? В конце концов, спросим себя: являются ли предметами искусства изделия народных промыслов из Хохломы, Палеха и Гжели? Почему бы нам не считать искусством танцы и песни в исполнении фольклорных ансамблей?

И вот, поразмыслив над этим вопросом, мы поймем, что судьей в нашем споре могут быть два критерия. Первый – мастерство исполнения. Второй – уникальность произведения. Отсюда, искусством мы называем то, что содержит оба признака. А культурой – то, что характеризуется только одним из указанных признаков. Например, сколь высоко бы ни было качество палехской шкатулки, или китайского бронзового сосуда, они все же представляют собой шаблон, типовое и безымянное изделие. Следовательно, они – образцы высокой культуры, и только. (Впрочем, мы никоим образом не настаиваем на такой и только такой ее трактовке.) С другой стороны, произведение художника Н. много лет не находят своих почитателей. И не потому, что его не выставляют. А потому, что его считают совершенно бездарным, но «политически грамотным» маляром. Стало быть, его творчество можно смело назвать халтурой.

То, что мы условились понимать под искусством, впервые родилось в Древней Греции, в двух видах: в скульптуре, с одной стороны, в театре и лирической поэзии – с другой. И там и тут они сумели решить самую трудную задачу, стоящую перед всяким искусством: отобразить неповторимую индивидуальность во всеобщем и единообразном. В норме у всех у нас одинаковое число и расположение органов – глаз, ушей, носа, конечностей и т. д. Следовательно, ничего не стоит изобразить «типового» человека. Попробуйте, однако, придать ему портретное сходство с кем-либо из ваших знакомых. Для многих эта задача окажется непосильной.

Древнеегипетские мастера превосходно умели передавать особенности лиц изображенных ими персон. С кем, например, спутаешь неповторимо одухотворенные, изысканно прекрасные черты Нефертити? Однако древнеегипетской скульптуре совершенно чуждо движение. Она предельно монументальна и статична. Прилежно и усердно штампует она манекены, сидящие или стоящие, будто «аршин проглотили». А когда, по замыслу ваятелей, эти истуканы должны были изображать движение, то оно получалось у них, как у деревянных кукол: одна нога вперед, другая назад, рука вверх, рука вниз.

Лихолетья войны и людское невежество не пощадили головы, рук и ног известной крылатой богини Ники ²⁵. Но вот великое чудо искусства – покалеченная глыба мрамора производит удивительно светлое впечатление наполненности редкостной энергией и жизненной силой. Камень, к которому безвестный гений приложил свою руку, танцует и играет, поет и ликует. Пожалуй, никому и никогда ни резцом, ни кистью не удавалось так вдохновенно и точно передать ощущение восторга и наслаждения свободным полетом гордой богини. Нам неведомо имя мастера, сотворившего этот шедевр. Но мы знаем имена других ваятелей, целой плеяды гениев, воспевших в честь человека своего рода «Илиаду» и «Одиссею» в камне.

Фидий и Мирон, Поликлет и Пракситель, Скопас, Лисипп и Леохар ²⁶ с необыкновенной смелостью и блеском обнажили самое прекрасное, что есть на свете – цветущее и гармоничное человеческое тело. Но сделали они это с непревзойденным чувством такта и меры. Ибо тончайшая интуиция и врожденный вкус безошибочно подсказывали им границу, за которой изысканность форм грозила перейти в грубый натурализм. Каждый из них по-своему, но все равно блистательно воплощали идеал. Но идеал не человека вообще, а высшие образцы женской грации, мужской силы, юношеской гибкости. Их Геракл олицетворял нечеловеческую мощь, Зевс – безмятежное величие высшей силы, Афина – возвышенную мудрость, Афродита – неотразимую магию женской прелести, Артемида – пленительное очарование девичества, Аполлон – беспримерное сочетание мужской твердости и поэтического вдохновения.

Греки играючи создавали настроение покоя и бурной страсти, печали и гнева, радости и страдания. В своих поэмах и гимнах в камне они воздали хвалу совершенству пропорций человеческого тела, живущего полноценной и полнокровной жизнью. Потому что они умели видеть и восхищаться красотой во всех ее проявлениях. К тому же они свято верили в то, что форма должна соответствовать содержанию.

Да и само нематериальное содержание, т. е. дух, интересовало их ни чуть не меньше, чем телесная оболочка. Поэтому Эсхил, Софокл, Еврипид и их собратья по «ремеслу» не колеблясь, обнажали самое загадочное, что есть в подлунном мире – бездонную глубину внутреннего мира человека. Воздав поначалу дань богам и героям, они очень скоро перевели взор на самих себя. Всмотрелись в глубины своих страстей и содрогнулись от осознания беспомощности человека перед роком. Но стойкость не покидала их героев перед всевластием силы и несправедливостью судьбы.

Несгибаемый Прометей не простёрся перед Зевсом ниц, умоляя о снисхождении, обещая покорность. Мудрый Эдип не выказал малодушия, и мужественно осушил до конца уготованную ему чашу страданий. Но несчастье преследует человека не только в виде злого рока. Гибельны и порочные страсти. Ревность толкает Медею на убийство собственных детей. Любовь к пасынку превращает жизнь Федры в ад. Жажда власти принуждает Агамемнона погубить собственную дочь, и возмездие настигает его.

Греческая лирика вознесла любовь на пьедестал, до которого не дотягиваются многие современные поэты. И что самое примечательное – греки слагали стихи не о любви вообще, а о любви в «частности». Для них это чувство переживалось необыкновенно остро именно потому, что было для них глубоко личным, неповторимо индивидуальным.

Это придавало античной поэзии прелесть слитности и гармонии, казалось бы, не сочетаемых ощущений. С одной стороны, в них можно было найти нечто, созвучное всем и каждому. С другой – каждый мог получить от них что-то совершенно особенное, свое и интимное, недоступное другому.

В свете того, о чем мы говорили раньше, должно быть очевидно, что античное искусство родилось и развивалось под эгидой ²⁷ человечности, т. е. античного гуманизма. Последний открыл две истины: истину красоты человеческого тела и истину противоречивости человеческого сознания. В силу многих причин эти открытия были надежно забыты и похоронены в глухом и мрачном склепе средневековья. Но время показало, что их жизненная мощь не была сломлена, что она неодолима. Они «разбили оковы» и «сокрушили темницы». Эпоху, в которую произошло это событие, называют Возрождением именно в честь повторного рождения гуманизма.

Искусство Нового времени, как и всё, причастное гуманизму, отличается двумя особенностями: демократическим духом и стремлением к саморазвитию. Этот дух сыграл огромную роль в раскрепощении сознания европейцев. Не следует забывать, что когда Европой безраздельно правили короли и «святые отцы», искусство было поставлено в унизительное положение прислужницы знати и духовенства. Живопись обязали ограничиться изображением одних лишь страстей господних да сумрачными ликами святых. Архитектуре велели подавлять и поражать воображение верующих тяжеловесной варварской роскошью. На скульптуру накинули сутаны и ризы. Музыку посадили на «голодный паек» псалмов и хоралов. Театр выродился в балаган.

Как трубный глас восставшего из небытия гуманистического искусства восприняли современники появление на площади Флоренции обнаженную фигуру библейского Давида – творения Микеланджело. О себе, как о поклоннике античных идеалов красоты заявил Боттичелли своим «Рождением Венеры». О возрождении интереса к красоте человеческого естества возвестили «Мона Лиза» – шедевр да Винчи и «Автопортрет» Дюрера.

Шекспир и Корнель вдохнули новую жизнь в античную трагедию. В конце концов, даже музыка вырвалась из храмов и аристократических салонов, чтобы дарить радость миллионам. А XX в. стал веком подлинного триумфа искусства. Под покровительством своего родителя – гуманизма, оно совершенно освободилось от сословно-религиозных предрассудков. Так искусство перестало быть уделом и усладой избранных. Так оно стало поистине всенародным достоянием.

Искусство не только отображает жизнь. Оно само есть жизнь. Ибо оно находится в постоянном движении, искании новых средств выражения красоты и гармонии в жесте, в звуке, в цвете. Оно становится все многообразнее, порождая бесконечное богатство художественных форм. Оно вступает в союз с техникой, давая жизнь кино, телевидению, современной музыке. Оно становится все более интернациональным, вырабатывая единый общечеловеческий язык общения – язык красоты во всех ее воплощениях.

Темы для обсуждения

1. Чем классическое искусство отличается от ремесла?

2. Каким образом гуманизм связан с искусством?

²⁵ Скульптура украшает парижский музей Лувр.

²⁶ Их с полным основанием можно назвать учителями Микеланджело, Кановы, Торвальдсена и других замечательных скульпторов Нового времени.

²⁷ Эгида – название щита Зевса и Афины. Под эгидой – под покровительством, под защитой.