ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Весна 2004 № 2 (31)

РЕЛИГИЯ И ОБЩЕСТВО

Е. Глушаков и Саша Селезнев. 1980 г.

Это было неслыханно! Номер «Литературной газеты» с изречениями маленького философа шёл по рукам, вызывая споры и пересуды, распахивая свои бумажные крылья на улицах и в квартирах, в транспорте и над профессорскими кафедрами университетских аудиторий. Речь шла о Саше Селезнёве, малыше, отвечающем на самые заковыристые вопросы взрослых, определяющем неопределимое. Сенсация? Нет, больше – откровение:

«Хоровод – венок счастья».

«Дурак – колесо, которое застряло».

«Поколение – люди из жизни в жизнь».

«Спичка – пехотинец в серной каске».

«Атомная бомба – гриб на том свете».

«Огонь – памятник Прометею».

«Часовая гиря – бурлак, который тащит время».

«Любовь – право на жизнь»…

А над афоризмами Селезнёва, над моим очерком «Шестилетний Саша – расширитель проблем» и над мудрствованиями психологов многозначительно сиял заголовок «Как быть с вундеркиндами?», не выражавший ничего, кроме растерянности.

Давайте знакомиться

Помню, как ещё в трехлетнем возрасте мой племянник Саша Селезнёв любил гулять в большой кепке и врачей подразделял на «иголочных» и «трубочных». Приведут его в поликлинику, а он оторвётся от родительской руки, вбежит в кабинет и, остановившись посередине, пропищит: «Здравствуйте! Это я – Саша Селезнёв! А вы – кто такие? Давайте знакомиться!» Помню, как в четыре года при встрече прочитал мне Саша первое своё стихотворение:

«О природа, твои чары выпил я.

О любовь моя! О истина моя!»

Уже тогда удивлял он и радовал свежестью своих наблюдений. Скажем, ест Саша огурец и рассуждает: «Хрустит, как шаги по снегу…» Доел огурец, говорит: «Прошли». Ну а в шестилетнем возрасте представления мальчика ещё более углубились, посерьёзнее стали открытия. Бегает он как‑то по квартире и декламирует: «Дайте мне точку опоры, и я всё здесь переверну». И тут же слова Архимеда получают у Селезнёва оригинальное преломление: «Точка опоры – это моя свобода!» – уже кричит он, размахивая щёткой от пылесоса. В минуту поспокойнее и рассуждения у мальчика другие: «Дядя Женя, а правда, что мир без антонимов не смог бы существовать? Обязательно: ночь и день, холодное и горячее, умные и дураки…»

И возникло у меня желание продемонстрировать Сашины способности его родителям, занятым своей текучкой. И начал я задавать мальчику вопросы, ответы на которые потрясли всех:

«Что такое погода? – Импульс природы».

«Что такое нравственность? – Свой идеал».

«Что такое стиль? – Своеобразие человека».

«В чем суть нового? – Новое состоит из своего будущего».

«Что такое день? – Пространство новостей».

«Что такое смекалка? – Ум солдата».

«Что такое легенда? – Бывшая правда».

«Большая свобода и приводит к войне»

Писатели, психологи, поэты – многие пожелали увидеть вундеркинда. Евгений Евтушенко, подытоживая свою встречу с шестилетним философом, написал: «Саша победил»… Этот поединок, происходивший в Переделкино на даче поэта, мне привелось секундировать.

«Саша, что ты думаешь о войне?» – «Война всегда будет, пока люди не научатся доверять друг другу». – «А если всем дать кров, много пищи, большую свободу?» – «Большая свобода и приводит к войне». Саша улыбнулся немножко лукаво – уж больно вопросы лёгкие.

Но поединок продолжается. Евтушенко спрашивает – Саша отвечает. Тут и международные проблемы, и космические. Мальчик в ударе, и заметно, как всё большим доверием проникается поэт к юному мыслителю. Появляются сугубо личные вопросы: «Что такое поэзия?» Селезнёв отвечает в своем обычном стиле, не задумываясь: «Поэзия – создание иных знаков».

«Саша, а какой человек самый плохой?» – очередная реприза длинной шпаги. «Который всех всю жизнь учит», – камнем из пращи звенящий ответ. «А кто же тогда самый хороший?» – это уже не нападающий удар, а скорее недоумение Голиафа, уронившего щит перед крошечным человечком. «Ну, теперь просто…» – улыбаясь, подсказывает Саша. «Как?..» – всё ещё пребывает в растерянности экзаменатор. «Ну, который никого ничему не учит, – улыбается ещё светлее малыш и добавляет: – Каждый должен своим умом жить. У учителя ведь не сто умов в голове?»

Более двадцати лет прошло после этой беседы. Большая свобода и привела-таки к целому ряду войн. Поостыл Евтушенко, никого ничему не учит… Что же сталось с удивительным мальчиком? Как разрешился поставленный публикацией вопрос?

Для вундеркиндов и «ЗПР» – школу на запор!

Замечу сразу, что никакие вопросы у нас не решаются. Основополагающие «Кто виноват?» и «Что делать?» – так и торчат неизвлекаемыми занозами и, нагнивая, мучают хронически больное общество. О вундеркиндах же настало время спросить честно и прямо – кому они нужны?

Учителям, к примеру, явно не до них. Своя проблема имеется – выявление «ЗПР», то есть детей с замедленным психическим развитием. Стоит эдаким тавром заклеймить школьника, как появляется возможность сбагрить его в спецуху с дебильным уклоном и радоваться, что одним хулиганом и прогульщиком стало меньше.

Предостаточно неприятностей у школы и с вундеркиндами. Одноклассники их презирают, считая выскочками и зубрилами. Учителя тихо ненавидят этих умников, которые так и норовят выставить их дураками. Причислить же вундеркинда к «ЗПР» отнюдь не просто, хотя и случается встретить в ЗПРовских школах одарённых ребят.

Впрочем, следовало бы взыскивать со школы за этих самых «ЗПР», тоже являющихся её выпуском, если не сказать жёстче – выкидышем. Ведь не был же ребёнок никаким «ЗПР», когда с букетиком хризантем или георгинов явился в первый класс?

Саша Селезнев. 1980 г.

Всемирный банк вундеркиндов

На фоне технического прогресса сам человек выглядит всё более и более жалко. В мире, страдающем алкогольно-табачным и наркотическим синдромами, отягощённом радиационными мутациями и химическими отравлениями, если родится здоровый, без патологии, ребёнок – уже чудо. И всё‑таки, бывает, являются на свет Божий удивительные, потрясающие младенцы. И тогда мы, искалеченные жизнью, изнуренные неразумным трудом, вспоминаем, по чьему образу и подобию сотворены…

Винер и Гаусс, Пеле и Капабланка, Моцарт и Рембо… Обширен перечень великих имён, ещё в детстве изумивших мир своими дарованиями. Вот они – грани изначально присущего Человеку!

Первые вундеркинды, упоминаемые историей, отличались благородным происхождением. Об Александре Великом, этом Суворове античного мира, известно, что он, будучи ещё мальчиком, как‑то в отсутствие своего папы – царя Македонии – принял заморских послов и поразил их своими вопросами о дорогах, о глубине Азии, о составе и структуре персидского войска.

Мы знаем, и как блистательно развились задатки создателя грандиознейшей империи, прошедшего по этим дорогам во всю глубину Азии и разбившего это самое войско. Но ведь наставником Александра Македонского был Аристотель.

Повезло с воспитанием и другому царственному вундеркинду – Киру, воспринявшему благодатные начала персидской педагогики, ориентированной на аскетизм и духовное совершенство. И снова как итог – Азия, поверженная к ногам одного из величайших монархов. Да, отборное зерно, упав на плодородную почву, даёт обильный урожай.

Вылазка в Моссовет

Едва Саша Селезнёв получил известность, как тема вундеркиндизма запестрела в беллетристике, на телевидении и в кино. Свой печатный восторг по поводу его афоризмов выразили академик Петровский, поэт Евтушенко, педагогический авторитет Соловейчик. А писатель Василий Фартышев вырезал очерк из газеты и прикнопил над столом, чтобы затем дрогнувшей рукой употребить Сашины изречения в своей книге, приписав их одному из действующих лиц… После всего этого встал вопрос – что же делать с самим вундеркиндом?

Отдать в обычную школу? Бред. Поручить какому-нибудь Аристотелю? Перевелись… А не определить ли его в спецшколу, да в самую лучшую? И пустился я по Москве на розыски таковой, но не нашел и худшей. Мистика, конечно. Однако, почувствовав, что школа для избранных – вопрос деликатный, двинулся по начальству.

Добивался аудиенции, входил в кабинеты, разворачивал газету и тыкал пальцем в Сашино фото… «Как же, как же, знаем! Читали!» – отвечали мне инспектора и руководители народного образования. Но, едва я спрашивал о подобающей спецшколе, они пугались, начинали мямлить и сконфуженно умолкали, словно я поинтересовался дислокацией ракет стратегического назначения…

Поднимаясь выше и выше по административной лестнице чиновничьих отговорок и отказов, я наконец упёрся в президента Академии педагогических наук Кондакова и засевшую в Моссовете Воронину, подручную Гришина, первого секретаря Московского комитета компартии и члена Политбюро. Встреча с оной была молниеносной и увенчалась полной видимостью победы. Воронина согласилась похлопотать о прописке талантливого ребёнка, если Кондаков подыщет для него школу и обратится с письмом в Моссовет. Кондаков пообещал обратиться.

Увы, бюрократическая машина не сработала. Кто‑то из «вершителей» Сашиной судьбы заболел, кто‑то уехал в отпуск; кто‑то вернулся из отпуска и заболел, а кто‑то выздоровел и уехал в отпуск… Канитель длилась с полгода. Мои телефонные звонки выводили из себя секретарш. Но ни Ворониной, ни Кондакова я более не видел и не слышал.

Вырвала портфель и грохнула об пол

Где и чему учился юный философ?.. В самой обычной школе! И чуть ли ни в первый же день учительница, выведенная из себя его непоседливостью, сорвалась – вырвала у него портфель и грохнула об пол. Знаете, как Саша мне об этом рассказывал: «Всё вывалилось из портфеля, и карандаш, который я проискал целый урок, наконец нашёлся». Глаза потуплены. Вроде как раскаивается, а рот растянут до ушей…

Естественно, что палочки и крючочки интереса у маленького философа не вызвали. Пока класс хором повторяет: «Мама мыла раму», Саша или вертится, или, может быть, продолжает обдумывать сокровенное:

«Идея – всемогущая мысль».

«Заблуждение – лабиринт думы».

«Зоология – закон о праве зверя».

«Язык – это мир. В языке можно всё».

«Читаю – нарабатываю капитал умности»…

«Ты что же бьёшь Селезнёва по голове? В твоей и половины того нет!» – разнимает учительница подравшихся первоклашек. «А ты – вот где у меня!» – жест рукой по горлу обращён уже к пострадавшему, очевидно зачинщику драки. Ещё бы! Мальчишку переполняет энергия, отпущенная ему выше всяких норм. Вот он и тормошит всех: учительницу, родителей, ребятишек. И всех любит, и, кажется, любой взгляд у Саши, любая мысль согреты этим чувством:

«Шар – воздушный изумруд».

«Акробат – пропеллер с руками и ногами».

«Поле – эшафот для травы».

«Подкова – герб счастья».

«Волна – птица Феникс, которая возрождается при ударе о берег»…

«Какого цвета осенью роща?» – вопрос, кажется, застал мальчика врасплох. «Лимонного!» – выпаливает Саша. «Золотого, – поправляет учительница, укоризненно качая головой, – опять невнимателен». Вертится Саша, штаны протирает. До перемены ещё далеко, а урок ползёт своим черепашьим шагом, оглядываясь то и дело – не отстал ли кто?

Сашины университеты

«Дурак!.. Болван!.. Идиот!..» – самые распространённые обращения к ученику в нашей школе. Слышал их и Саша Селезнёв. И проходил вместе со всеми не столько предметы, сколько мимо них: мимо физики, математики, истории, географии, физкультуры… И вышел бы вундеркинд из школы, как большинство наших детей, хиляком и неучем, если бы в восьмом классе во время дежурства по гардеробу не был избит двумя школьными воришками.

Едва Селезнёв оклемался и встал с постели, как в его комнате появились гантели и штанга. Обзаведясь приличной мускулатурой, надумал Саша укрепить и свой интеллект – занялся иностранными языками, причём вполне самостоятельно. Теперь у него их – шесть. Солидная прибавка к университетскому диплому, оконченной аспирантуре и готовой диссертации по экономике. Как‑то летом Селезнёва пригласили сопровождать туристическую группу в турне по Европе – оплатить одного переводчика дешевле, чем шестерых…

Если учесть, что изучение каждого языка – исследовательская работа, можно не сомневаться, что с написанием диссертации у Селезнёва не было проблем. Защита – нечто иное, сулящее звания и чины. А это уже – епархия управленцев, переломавших ноги не одному светлому дарованию.

Никакими дымарями горбачевских перестроек не выкурить этих начальников и начальничков. Они готовы называться так или эдак, говорить это или то, но оторваться или хотя бы приподнять головы от своих кормушек – ни за что! Сколько хотите открывайте школ для особо одарённых, в этих школах будут учиться их и только их дети, такие же лоснящиеся и самодовольные, как родители. А всякие там вундеркинды – ни к чему, ведь для каждого чиновного папаши его ребёнок – самый чудесный!

Щедрость дара

Гоним их, обижаем – а вундеркинды, как всякое чудо, продолжают нас радовать. Сживаем со свету – а они, уходя, оставляют нам свои шедевры. Тут и стихи Михаила Лермонтова, и пейзажи Фёдора Васильева, и рисунки Нади Рушевой, не зажившихся в нашей затхлой атмосфере.

Являемся мы и наследниками Александра Сергеевича Пушкина, которому тоже помешали вполне раскрыться. «Угораздило меня с умом и талантом родиться в России», – посетовал в горькую минуту наш поэт, измученный явным и тайным надзором, сановными директивами и салонными насмешками. К тому же он был невыездной… И сколько ещё изгнанных, казнённых, доведённых до самоубийства успели-таки одарить нас праздником своей души…

Не скукожился, не озлобился и Саша Селезнёв. Наконец‑то вышли отдельными изданиями его детские афоризмы. Одна книжка в Москве – «Человек – радость другого человека», другая в Волгограде – «Вечность – неумолкаемое будущее». Включены изречения мальчугана в антологические тома мировой афористики: «Словарь парадоксальных определений», «Родники смысла» – и, соседствуя с мыслями Леонардо, Гёте, Толстого, Горького, не только не уступают им, но подчас превосходят своей оригинальностью, свежестью, глубиной.

Наедине с вундеркиндом

Когда случалось мне гостить у Селезнёвых, Саша, уже 25‑летний молодой человек, сокрушался, что его мама пресекает наши уходящие за полночь разговоры – мол, не даёт у дяди Жени ума набраться… Это у меня‑то, который его шестилетние афоризмы назубок помнит и в случаях затруднительных к их мудрости прибегает? Должно быть, шутит Саша…

Но хорошо, что не зазнался, не протыкает носом потолки. Доброжелателен. Весел. Из австрийского переводческого института, куда был откомандирован на пару месяцев, вернулся с ворохом подарков, которые не каждый и на день рождения получает. Новые друзья при проводах загрузили. На недоуменный вопрос – откуда, мол, такая щедрость? – Саша заулыбался: «Я же их всех люблю».

А‑ведь и мой сын ещё в пятилетнем возрасте пытался подвигнуть меня к этой норме человеческих отношений. «Папа, хочешь быть счастлив? – спросил он меня и, получив утвердительный ответ, добавил: – Полюби всех!» Тоже способный мальчик. И с ним я тыкался в разные спецшколы, директора которых или выжидательно улыбались, или сразу давали от ворот поворот…

«Саша, а как ты теперь относишься ко своим столь ранним изречениям?» – недавно спросил я у Селезнёва. «Удивляюсь, – ответил юноша, – как такой шпингалет сумел сформулировать мысли, до которых я только теперь начинаю додумываться!»

Если приглядеться к книге «Человек – радость другого человека», то на обложке части тиража можно заметить типографский брак: как бы некий проводочек сверху протянут к голове нарисованного на ней мальчика… Что это? Намёк на небесный источник его афоризмов? Ведь требуемые определения малыш выдавал буквально сразу, не думая… И вспомнилось мне новозаветное слово: «И будет в последние дни, – говорит Бог, – излью от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши…»

Не Курилы, так Саша Селезнёв!

Диссертацию Саше не дали защитить. Даже к защите не допустили. Слишком высоко замахнулся: привычные для науки сроки возникновения первых трансконтинентальных корпораций лет на двести отодвинул. А то, что его работа, будучи представлена директору крупнейшего экономического института Франции, известному учёному, получила восторженный отзыв, для наших – не указ. И оказался бы Селезнёв не у дел, если бы не принял участия в конкурсе, проводимом при японском посольстве среди юношей и девушек, овладевающих японским языком. Победители получали право на двухгодичную стажировку в Японии с ведением там научной работы и изучением менеджмента. Даже высокая конкуренция – четырнадцать человек на место – не позволила Саше затеряться в толпе соискателей. Компетентное жюри из Японии не проглядело российского феномена. И очень скоро Селезнёв отправился в эту страну, где умеют ценить таланты. Ну а наши чиновники от образования будут по‑прежнему заниматься выявлением «ЗПР», самого подходящего материала для будущего депутатского корпуса.

Фонд призваний

В большинстве цивилизованных стран интеллигенция и уважаема, и обеспечена. И только у нас – в загоне. Отсюда и прозябание отечественных «мозгов» на родине, и утечка их за границу. Отсюда дикость и безмозглость нашего существования.

Одно время, сообразив, что для оборонки требуются технари, у нас начали проводить олимпиады по точным наукам и создавать интернаты физико-математического профиля. Детишек партийной верхушки, потомственно ленивых и медленных на соображение, наука не привлекала, поскольку не сулила ни положения, ни денег.

Закормленных недорослей интересовали языковые школы, откуда прямая дорога – в МИМО, в дипломатию, за рубеж. Вот и расплодилось английских, французских и немецких школ. Ну, а чтобы целенаправленно обучать философов, историков, поэтов – извините! И философия, и история у нас уже есть – классиками марксизма-ленинизма написана. А с поэтами одна морока – наставляй, изгоняй, отстреливай…

И ничего иного не оставалось современным Ломоносовым, Державиным, Ключевским, как устраиваться дворниками, сантехниками или кочегарить в жэковских котельнях. Что же касается их великих талантов и высоких предназначений – не нужны никому!

Это в какой-нибудь Франции имеется специальный «Фонд призваний», предоставляющий стипендии в размере миллиона старых франков молодым французам, которые по‑настоящему чувствуют свое призвание, но не могут следовать ему по скудости средств. У нас же помощь, самая скромная, оказывается только одарённым музыкантам. Всем прочим феноменам – ни‑шиша! Зато имеется прекрасная возможность вздыхать о вчерашних вундеркиндах – не состоялись. Да и способные малютки-музыканты подчас выпадают из поля зрения восхищённых ими специалистов.

Притча о слепых

Владимир Андреевич Валек и сам, когда играет, как бы слепнет. Глубоко-глубоко западают мгновенно выцветающие глаза. Взгляд отсутствующий… Один из лучших преподавателей Серпуховской районной школы искусств, Владимир Андреевич, чтобы примирить приведённого бабушкою ребенка с неведомым ему инструментом – баяном, чуть ли не целый концерт исполняет для него. Завороженный малыш утирает слезы и соглашается на все невзгоды обучения…

Валек и сам – талант! А‑только когда музыканту за‑70 перевалило, признание запоздалое приходит. Два крупных международных конкурса принесли ему высокое лауреатство. Жюри только глаза таращило – откуда такой «дедушка» выискался? Наверняка подумалось именитым профессионалам: как же играл этот человек в лучшие свои годы, когда и мастерство созрело, и молодость не отзвенела в крови?

А‑ведь было когда заметить, когда обратить на Валека просвещённое внимание. В 6 лет мальчик уже участвовал в концертах. На сцену конферансье выносил его прямо на стуле. Со стулом и уносил. Из‑за баяна только макушка торчала. Давно это было – целую жизнь назад…

«Встречались ли вам особенно выдающиеся музыканты?» – спросил я Валека в надежде услышать подробности выигранных им конкурсов. «Встретился один такой, – отвечает Владимир Андреевич, – во Фрунзе в ансамбле слепых играл. Трудно им без дирижёра. Звучание плывёт. Был среди них баянист Лёха. Я и попросил его соло сыграть. Так он «Мурку» в получасовую симфонию развернул. Причём разделал её, что совершенно немыслимо, в джазовой гармонии. Не баян – целый оркестр! Ничего подобного я больше не слышал…»

Закончил свой рассказ об уличном слепом музыканте лауреат международных конкурсов. И представилось мне, что уличные оркестранты вовсе и не слепы, но видят нечто особенное, скрытое от непосвящённых, а слепы толпы проходящих мимо. И не только слепы, но и глухи.