ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Лето 2004 № 3 (32)

АТЕИЗМ И РЕЛИГИЯ

	МЕЖДУСОБОЙЧИК В «ЗС» КОММЕНТАРИЙ РЕДАКТОРА
	Валерий Кувакин

Мой коллега по журналу Александр Круглов попросил меня прокомментировать материалы рубрики «Атеизм и религия». Эта «домашняя», то есть в рамках редколлегии, просьба меня несколько удивила, но неожиданно для себя я согласился, хотя лучше было бы попросить об этом какого-нибудь профессионального религиоведа, что, видимо, и нужно будет делать в будущем. Поэтому прошу не рассматривать эти комментарии как что‑то академическое (напротив, прочитав написанное, я понял, что получилось нечто иронически-возвышенное). Второй (по времени появления) причиной высказаться в связи со статьями и дискуссией этой рубрики стало то, что оказалась затронутой весьма интересующая меня проблема взаимоотношений между человеком и содержанием его внутреннего мира, а также между различными компонентами мировоззрения человека. Мне кажется, что и А. Крайнев, и Д. Манин, и Н. Васильева обсуждают различные аспекты одной большой темы: соотношение понятий «человек как таковой», «человек-атеист», «человек-(религиозно) верующий» и «человек-учёный». Все они высказали ряд, на мой взгляд, достаточно нетривиальных идей, проясняющих суть вопроса о человеке, о его убеждениях и его внутреннем мире. Хорошо и то, что разговор идет свободный, без оглядки на какую-нибудь государственную, партийную, профессиональную или церковную структуру (когда‑то такое было в России!)

Что нового, на мой взгляд, может почерпнуть читатель из этих публикаций? Во‑первых, более чёткое представление о некорректности аргумента о совместимости науки и религии (а то и неполноценности первой по отношению ко второй), апеллирующего к тем фактам, что немалое число учёных были верующими. На первый взгляд, это сильный аргумент. Но только на первый, потому что на деле всё несколько сложнее в силу сложной организации внутреннего мира человека. Д. Манин употребляет здесь достаточно точный, хотя и трудно перевариваемый термин «компартментализация». По‑русски это значит «каждый сверчок знай свой шесток». Сказать, что учёный может быть верующим, с логической и даже практической точки зрения будет нонсенсом, потому что это примерно то же, что сказать: «поющий человек может в это же самое время, то есть не переставая петь, пить, скажем, воду». Или более убедительное сравнение: человек не может одновременно вдыхать и выдыхать, потому что одно исключает другое. Поэтому в буквальном, прямом смысле наука и религия не совместимы ни как дискурсы (языки, утверждения, высказывания, убеждения), ни как виды и области человеческой деятельности. Но, тем не менее, они совместимы совершенно в другой плоскости. Они живут (если живут) в человеке, соседствуют, иногда сталкиваются нос к носу, иногда (много реже) одна разбивает нос другой и изгоняет ее из «многоквартирного дома». Тогда одна из «ячеек», «купе» (англ, compartment – отделение, купе) оказывается, видимо, пустой либо занятой победителем. Поэтому сказать «верующий учёный» – значит объединить несоединимое. Но в ряде случаев можно сказать, что в одном из измерений своего внутреннего мира человек – учёный, а в другом – религиозно верующий (но не в качестве учёного!). И вот здесь возникает, возможно, самый главный вопрос. Что за феномен такого рода человек? Думаю, что в принципе это противоречивая личность, если хотите – расколотая, если хотите – интеллектуально нечестная, если хотите – трусливая или ленивая (не желающая осмыслить соседство в себе одного с другим), или не желающая лишаться так или иначе обретённого психологического комфорта, или не желающая поступать вопреки традиции, даже моде или поветрию, или цинично-прагматичная (наука, конечно, несовместима с верой в бога, но чем чёрт не шутит, вдруг есть загробная жизнь, а поверить  не зарплату потерять, тем более, что служба проходит не в моей химической лаборатории). Я уже не говорю о том, что множество учёных заняты такой узкоспециальной рутиной, что им и в голову не приходит озаботиться обобщениями, которые могут привести к выработке целостного и последовательного научного мировоззрения, для которого идея бога совершенно не нужна.

Есть тысячи других причин того, что во внутреннем мире человека может жить всякой твари по паре, ведь недаром же Христос говорит: «В доме отца моего обителей много». Кажется, что очертания человека исчезают, и он превращается в «облако в штанах». И превращается, и не превращается. Достаточно только вспомнить о Я, личности, и всё, по меньшей мере теоретически, начинает выстраиваться в какую‑то систему. Есть Я, так часто нами забываемое, но на уровне чувства готовое выскочить из нас в любой час дня и ночи. Наше Я монодуалистично (да простит меня за этот термин Н. Васильева, явно недолюбливающая философов), то есть оно внутренне диалогично, дуально, но всегда самотождественно и едино, если только «носитель» этого Я не перепил и не видит в зеркале двух незнакомых ему субъектов. И вот это наше вроде бы самоочевидное, но трудно уловимое даже учёными Я, как бы окружённое бесконечным плюрализмом эмоций, идей, верований, надежд, идеалов и других составляющих своего внутреннего мира, всё‑таки хочет быть целостным. («Как бы», потому что это Я в свою очередь, особенно в любом акте самосознания, само окружает, вмещает в себя сонм идей, чувств, знаний, эмоций и т. д.) Думаю, что этого требует сама «природа» нашего Я, этого требует его уникальность, однократность, неповторимость, несводимость к чему‑то иному и т. д. Для доказательства сказанного достаточно одного мысленного эксперимента: назовём – желательно преднамеренно, раза два или три – любого, лучше всего лишённого «сознательности» человека другим именем, скажем, Пашу – Лизой. И что же? А то, что мы рискуем получить в лицо вполне физическое доказательство нашей ошибки. С чего бы это вдруг? А с того, что почему‑то ему дорого его Я, отождествляемое им по его темноте со своим именем.

Ирония иронией, но я склонен считать делом чести и моральным императивом свободного и разумного человека разобраться в самом себе, попытаться быть честным и мужественным в определении ценностных приоритетов, в достижении согласия с собой и наведения порядка и гармонии в своём внутреннем мире. Ведь это отнюдь не пустяк!

Свободный и честный разум, наиболее ярким воплощением которого является научное мировоззрение, не может не признать, что всякая религия, всякая идея бога бездоказательна, что она несовместима с реализмом и подлинной ответственностью человека за свою жизнь, за жизнь себе подобных и даже за то, что мы называем средой обитания и космоэволюционным процессом. И вместе с тем только научное мировоззрение в естественном для него союзе с общечеловеческими моральными и гражданскими нормами способно наилучшим образом обеспечить выполнение принципа светскости государства, столь жизненно необходимого как верующим, так и неверующим. Только научное мировоззрение, историческими и стратегическими партнёрами которого были и являются демократия и свобода, может гарантировать людям соблюдение принципов свободы совести и уважения человека как такового, независимо от его веры или неверия, его атеизма или теизма.

Хотелось бы сказать и о многом другом в связи с публикациями в этом номере статей о религии, атеизме и науке. Жаль, что Н. Васильева делает несколько несправедливых обобщений относительно религиозно верующих. Не могу не поддержать мысль А. Крайнева, что атеизм – это не мировоззрение и тем более не какая‑то квазирелигия или разновидность веры. Не могу не согласиться с Н. Васильевой, когда она настаивает на необходимости включения разума во всякую моральную (шире – ценностную) ситуацию, выбор и действие, и это не противоречит уникальному характеру любого конкретного поступка в мире людей. Истинное моральное знание возможно, разум и мораль просто обязаны быть союзниками, особенно в России, попавшей в паутину мифа о «загадочной русской душе» и о том, что «умом… не понять». Быть свободно-ответственным человеком и по‑умному, то есть эффективно и с наибольшими гарантиями, быть порядочным – труднейшее из дел, ему нужно много учиться, нужно много думать об этом и набивать на этом пути много синяков и шишек. Но нет, полагаю, ничего более прекрасного и достойного, чем идти путём разума и добра, который одновременно и есть для личности самый свободный и самый возвышенный способ прожить жизнь, вполнить миссию своей жизни, реализовать этот удивительный дар матери-природы.