Содержание сайта =>> Российское гуманистическое общество =>> «Здравый смысл» =>> 2005, № 1 (34)
Сайт «Разум или вера?», 19.06.2005, http://razumru.ru/humanism/journal/34/kruglov.htm
 

Традиция, цивилизация, культура

Александр Круглов

■ …Её сущность: сакральность. Это распространение религиозного обряда на наиболее значимое обыденное (и в этом смысле одухотворение обыденного); исполнение типичных житейских процедур как ритуальных, как отправление некоего безадресного (точнее – полузабытого) культа.

■ …На её знамени можно было бы начертать: здравый смысл, рациональность. Хотя и то и другое – в несколько ограниченном смысле, диктуемом оппозиционностью цивилизации традиционализму: это лишь общепонятность её ценностей, прагматизм в обыденном понимании этого слова.

■ …Подлинная духовность, всё более полное – здравое и рациональное – осознание человеком истинных ценностей: всего способствующего жизни вообще и моей лишь в частности. Это существование важного для меня за предеделами того, чем могу воспользоваться я лично. Так, духовна моя забота о сохранении природы, хотя лично на мой век её ещё вполне хватит.

■ Вполне можно сказать, что сам человек существует для традиции (именно, «человек для субботы»). Традиция выше соображений утилитарности и вообще – каких бы то ни было «соображений». (Ведь всякие умствования, как в то верят традиционалисты, – это уловки корыстности…)

■ Цивилизация – для человека.

То есть всё в мире имеет смысл лишь в отношении к нашему благополучию. Само святое можно оценить как полезное, бесполезное или вредное (и решить, например, что умному оно уже незачем, но для масс – пока стоит сохранить!). В общем, «суббота – для человека». Такого, каков он есть.

■ Культура – это сам человек, становление человека.

«Суббота (святое) – для человека», потому что человек сам – святое (высшая ценность), но и «человек – для субботы (святого)», то есть для духовного в себе, для своего «лучшего Я», для идеала человека, таящегося в каждом.

■ …Да, о сакральном не спрашивают, «почему» да «зачем», – ему подчиняются (а «подчиняться разумно» было бы противоречием в терминах). И в этом не только социально-организующая, но и терапевтическая функция традиции. Традиция знает, что тебе делать, и тогда, когда ничего поделать невозможно. Она снимает самый вопрос о смысле жизни: цель твоего бытия знает недоступное тебе сакральное, Бог, и ты прав и можешь быть спокоен, если служишь ему правильно. Отправляя форму – традицию – чудесным образом обретаешь и смысл и цель.

■ Обо всём спроси – почему и зачем, целесообразно ли. Цивилизация – десакрализация человеческого бытия. Сами религиозные представления, а не только обряды, становятся данью форме – представлениями условными, игровыми (хотя и поныне исполняющими свою социальную роль). Рождается и атеизм: культ внеразумен, значит, глуп или лжив. Если «святое» гибнет – цивилизация о том не жалеет; значит, оно отвлекало человека от служения самому себе. Всё просто. И лишь на вопрос о смысле жизни нет ответа (ведь что для меня польза и целесообразность, если всё равно умирать?)

■ Долг культурного человека думать – зачем и почему. «Зачем» понимается шире, чем только «зачем мне»: для состоявшегося человека существует самоценное – «секулярно святое» – человек вообще, жизнь вообще, всякая другая жизнь. А «почему» и есть собственно культурный интерес, тяга к истине, отличающая человека как вид. В культурной парадигме становления человека служение своей жизнью – другим жизням, человечеству, а также воплощению идеала человека разумного – есть решение вопроса о смысле индивидуальной жизни.

■ Форма существования традиции – неизменность, консерватизм. Священное нельзя желать улучшить, ибо оно само мерило всего, изменениям нет оправданий. Не имеющая, в идеале, конца, традиция не должна иметь и начала, то есть она должна быть извечной, как бы быть всегда; её истоки теряются в неисследимом древнем – как в трансцендентном. (Оно же – Эдем или «золотой век».)

Но неизменность традиции предполагает неизменного человека. Соответственно, даже только технические достижения, меняющие внешнюю среду и повседневные привычки человека, потенциально опасны. Изобретение удобств – уже безнравственно. Трудно людям было от века, и разве не сказано: «в поте лица твоего будешь есть хлеб»?.. О каких-либо социальных преобразованиях и говорить грешно: все социальные отношения как раз и призвана регулировать – то есть делать неизменными – сама традиция.

■ Форма существования цивилизации – бесконечный линейный (поступательный) прогресс. Цивилизованное общество существует для человека, человек же обитает в двух средах: природной и социальной, – соответственно цивилизация культивирует Технику (индустрию удобств, приспособление природы к человеку) и Законность (право). Законность можно и нужно совершенствовать, но в целом идеал уже наметился: демократическое правовое общество. Что до техники, то она явно может прогрессировать бесконечно.

Вот что важно. Ориентация на человеческое благополучие предполагает, что человек в существе своём вправе оставаться неизменным – что ему приятно, то и правильно; не он сам, а ему должно становиться всё лучше и лучше. Впрочем, сама эта задача, реализуемая техническим прогрессом, по‑своему человека «усовершенствует» (как усовершенствуются автомобили или компьютеры): требует всё больших знаний и умений.

■ Форма существования культуры – развитие, то есть неуклонное раскрытие возможностей человека, движение не «вперёд», а вглубь и вверх, к подлинной природе, к совершенству, идеалу человека; прогресс, но не к новому, а к вечному.

Культура образует личность. Что до социальной сферы, то свободное правовое общество есть одновременно и культурная необходимость, и тяжёлое испытание для культуры (массовая культура, засилье пошлости)… Столь же щекотлив вопрос с техникой. Удобства человека обладают своей ценностью, но культуры ещё явно не составляют; техническая вооружённость, опережая моральное взросление человека, создаёт опасную диспропорцию (как будто шаловливого ребёнка сажают за руль авто). Без того, чтобы человек совершенствовался, менялся к лучшему сам – опасно движение к тому, чтобы становилось лучше ему. Подлинное образование – не создание «специалиста», а становление культурной личности.

■ Традиционализм – исконная форма конформизма. Норма, в идеале вечная, для каждой социальной (сословной, возрастной) группы свята, любые отклонения – будь то прогресс, будь то индивидуальность, несходство – грех или «порок» (вроде какого-нибудь полового извращения).

Традиция, понятно, враждебна моде (этому своему взбесившемуся отпрыску…) Картины (иконы) лучше всего древние. Бабушка может вытащить из сундука и подарить внучке лучшее платье, и та будет довольна. (Уже по одному этому индустриальное общество должно разрушить традицию: что же, глушить станки и ждать, пока бабушкины платья съест моль?.. А что тогда делать разным Версаче или Зайцевым? Эффективному производству без моды нельзя: что другое заставит вдруг всех, как по команде, отказаться от годных и, может быть, любимых вещей и приобретать новые?)

«Потребности» для религиозного отношения к миру – только «соблазны»; необычные потребности – только уродство; в общем, традиция минимизирует их набор. Известный аскетизм – в традициях любого народа. (Как, впрочем, и почитание богатства. Но и здесь – предметы, традиционно признаваемые за «добро», которое следует «наживать» – суть, скорее, знаки твоей «правильности», чем реальные жизненные удобства.)

■ Цивилизация порывает с традицией, но не с конформизмом. – Казалось бы, техника готова удовлетворять любые потребности, и право разрешает всё, что прямо не вредит другим, – и действительно, цивилизация терпима к разнообразию; она стремится узаконить в общественном мнении даже явные и весьма не полезные для подражания поведенческие отклонения – вроде, скажем, гомосексуализма. И всё же это отнюдь не значит, что цивилизованный социум разделяется на разумно-автономных индивидов и исчезает конформизм – просто а) количество групп, внутри которых теперь индивидам надлежит быть «как все», в сравнении с традиционными увеличивается; б) вместо вечных норм жизни возникают их периодически сменяющиеся коллективные модусы – «моды», за которыми индивиду теперь надо «успевать», будто проходить перепроверки на конформизм; в) главным равняющим принципом в цивилизации становится «престиж» – социальная удача (даже не «как все должны быть», а «чего все должны хотеть»). – Конформизм – в инстинктах, а их цивилизация принципиально не судит, но берёт как данное; кроме того, индустрия удобств не только (в противоположность традиции) стимулирует и максимизирует потребности, но и (как и традиция) неизбежно типизирует их, а постольку и стандартизует самого человека.

Итак, цивилизация конформизм не губит, а разнообразит.

■ Культура – становление личности, и в этом смысл её отвращения к конформизму. «Как все» для зрелой личности ничего не решает – ни «за», ни «против»: ей важно, «как хорошо», то есть важен собственный суд. (Так что, скажем, и гомосексуальность, как явный биологический сбой, будет если не драмой, то скорее медицинской проблемой и глубоко личным делом подверженных ей культурных людей, и, конечно, не будет выноситься ими на публику.)

Культура, по существу, – не дело какой‑то группы, «элиты», ей нечего делать и с такой формой конформизма, как снобизм (хотя здесь – её «тонкое место»: пока культуре приходится отстаивать себя, порочная идея замкнутого круга достойных осуществляется сама собой, как затем само собой наступает вырождение этого круга). Мода или её высокий синоним «современность», как идолы, столь же нелепы для истинно культурного человека, как и традиция (если не больше: стремиться быть «как все сейчас» едва ли не мелочнее, чем «как все всегда»). И уж конечно, культура полярно далека от принципа престижа «лучше тот, кому лучше», гордости потребляющего больше других. – Конформизм, впрочем, в инстинктах, «в природе человека». Да – в его природе как «животного общественного» (стадного). Однако не в его разумной, собственно человеческой природе – раскрытие которой и есть культурный процесс.

■ Нет в мире изменений, кроме порчи, энтропии божественного исходного, изначального. А худшая порча – «прогресс», то есть изменения необратимые. «Раньше было лучше», а в отдалённом будущем (впрочем, по некоторым данным, вовсе не столь отдалённом) – конец света.

■ Открытия и изобретения, коль скоро их поток уже запущен цивилизацией, остановить ни теоретически, ни практически невозможно – прогресс необратим. Можно не сомневаться, что завтра компьютеры будут ещё мощнее, чем сегодня, и т. д. Очевидно, человеку в мире будет всё лучше и лучше (удобнее).

■ Культурный прогресс по существу так же необратим, как его составляющие – научный и технический; разум и добро аккумулируются и непременно в будущем возобладают… то есть должны возобладать, если отставание морального уровня человека от технического не погубит мир раньше.

■ Традиция авторитарна, традиционализм – сакральный авторитаризм. Это – «порядок», – порядок как таковой, хотя бы и предельно жестокий и иррациональный. Нравственные убеждения индивидов в традиционном обществе – не дело их ума, а способ и выражение их послушания социальному целому; послушание и есть их совесть. Тотальная власть и традиция, имея общим врагом «самоволие» – естественные союзники. (И безумна власть, порвавшая с этим естественным союзничеством.)

■ Цивилизация терпима к индивидуальным различиям, вообще цивилизованность – это плюрализм, «правовой порядок», точно укладывающийся в формулу «живи (удобно) и дай жить другим». Удобства универсальны, это ценность вполне общечеловеческая; частным же убеждениям, например вероисповеданиям или идеологиям, этим, хотя бы по существу и взаимоисключающим, картинам мира с их житейскими установками – остаётся принять ради удобств цивилизации некие общие «условия игры» – стать как бы «не всерьёз».

■ Культура – «анархия»; ведь «добрый порядок» культурной среды устанавливается не принуждением, а сознательностью каждого. (Потому‑то от всякой власти культура требует лишь цивилизованности – плюрализма.) Здесь друг друга не «терпят» («терпимость»), а уважают, может быть и любят.

Общая картина мира – не предмет научного знания, что доказывается самим наличием разных таких картин. Статус «убеждения» в культурной установке – скорее гипотеза (вроде той же научной), без права на власть над умами.

■ Традиции каждого общества уникальны – значит, сия уникальность и ценна, и свята. Это – сакрализация «своего»; это патриотизм именно как изоляционизм и ксенофобия. (Разумеется, традиции каждого общества, как инстинкты животных, скорее способствуют его выживанию – ведь те, что скорее не способствовали, должны были сгинуть вместе с их обществами-носителями в результате естественного отбора, – и здесь общее всех традиций. Но традиция не отделяет существа от формы, а форма всегда исторична, уникальна.

Да и сама традиция не может не ощущать себя уникальной: обряд – это угодное нашему Богу, чужое – нечистое, в лучшем случае нелепое и смешное…)

■ Цивилизация для всех одна.

Для всех народов одинаково годно то законодательство, которое кодифицирует естественное право, эту моральную логику (договор всех со всеми, в который максимально выгодно было бы вступить каждому дорожащему своей свободой) – тут можно говорить лишь о частностях – скажем, о том, «дозрел» ли какой народ для этой свободы, или ему ещё понятнее право силы, и можно ли внедрять конституции «сверху» или надобно «годить», и т. д. и т. п.

И уж совершенно универсальны научные и технические достижения: антибиотики, приёмники и компьютеры на всех широтах действуют одинаково. Цивилизация космополитична, стирает различия, – она «глобалистична».

■ Безусловно разделяя всечеловеческие ценности права и облегчения жизни, отвергая безмыслие традиционализма и принимая как факт универсализм разума (истина одна на всех широтах), культура, конечно, космополитична.

Однако приближение к общечеловеческому идеалу и индивиды и народы осуществляют каждый своим путём. И эти пути не могут быть им безразличны, а многое – язык, природа, наследство – и вообще незаменимо. Но главное, эти пути могут быть также интересны представителям других народов, как индивиду бывает мил – другой, непохожий индивид! Итак, культура космополитична ещё и тем, что способна ценить не только собственную, но и чужую уникальность.

■ Оригинальность индивида, то, что мы называем личностью, для традиции – только чудачество, нелепость. Это касается и искусства и ремёсел; тут лучший мастер – это лучший исполнитель канона. Однако оригинальна (уникальна) сама традиция, и традиционное искусство (народное) – всё-таки подлинное искусство. В каждом предмете такого искусства, какой-нибудь матрёшке или свистульке, мы ценим весь его жанр. (Разумеется, не может быть полностью элиминирован из этого искусства и индивид.)

■ Цивилизация родила требование оригинальности (к создателю ценностей): обычное‑то поставлено на поток, и потому особенно ценно то, что ты, автор, внесёшь в сей развивающийся мир нового.

Новизна хороша и тем, попросту, что развлекает; она – самоценна. Раз так, её можно и нужно изобретать, «творить из ничего». В конце концов ей жертвуют самим смыслом (формализм авангарда) и даже всякой соотнесённостью с человеческими проблемами (явление «дегуманизации» искусства).

■ Культура, можно сказать, только оригинальное (в искусстве) и ценит – но оригинальное не как «новое» (которое само по себе никакой ценности ещё не представляет), а как подлинное, искреннее, сделавшее новый прорыв к извечному, «старому как мир». Для банального взгляда такое искусство покажется совершенно банально. (Что до «дегуманизации» искусства, проще говоря, его обездушивания, – оно с культурной точки зрения – или нонсенс, или действительно антикультура.)

■ Традиция – это, конечно, и нравственность. «Долг» – тот же ритуал; здесь те же неизменность, вне-причинность, табуированность для разума, – признаки укоренённости в сакральном.

■ Цивилизация, увы, лишь создаёт для нравственности свои проблемы; дальше совершенного законодательства, установления правильных формальных отношений людей друг с другом и обществом, здесь дело не идёт. Технический же прогресс, как уже говорилось, равно вооружает добро и зло.

■ Культура предлагает нечто высшее, чем «нравственные ограничения» или незыблемые «устои»; она воплощает собой не ритуализированную, а разумную (зрячую) и живую нравственность – человечность. Настоящий культурный уровень – уровень человечности.

ысли по поводу