ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Весна 2005 № 2 (35)

РЕЦЕНЗИИ

От редакции Уже не раз бывало в нашей отечественной истории, что общественные науки становились инструментом для борьбы с инакомыслием и инаковерием. Вот и сейчас наблюдается тенденция придать им карательную функцию, превратить в некий милицейский инструмент. Поэтому редакция «Здравого смысла» приветствует инициативы Института свободы совести – не допустить скатывания России к тоталитарно-полицейскому государству и легитимации этих процессов с помощью каких бы то ни было «научных» обоснований в виде концепций, диссертаций, монографий и учебно-методических материалов. Публикуем отзыв Института свободы совести на диссертацию А. В. Тонконогова «Сектантство как социальный феномен (исследование в среде осуждённых к лишению свободы)», которая была представлена к защите в Академии управления МВД России по специальности «социальная философия».

Сергей Бурьянов   Сергей Мозговой

ПСЕВДОПРАВОВЕДЕНИЕ:

смесь сервилизма, квазифилософии и страшилок

Отзыв Института свободы совести на диссертацию А. В. Тонконогова
«Сектантство как социальный феномен (исследование в среде осуждённых
к лишению свободы)», представленной диссертационному совету Д‑203.002.03
по присуждению учёной степени кандидата философских наук
при Академии управления МВД России.
Специальность: 09.00.11 – социальная философия.

В диссертационном исследовании А. В. Тонноногова поставлена весьма сложная цель – комплексное социально-философское исследование сектантства, а среди задач – изучение социальной природы «сектантства» (историко-методологический аспект) и анализ влияния «сектантства» на осуждённых к лишению свободы (прикладной аспект).

Уже на стадии определения цели и задач исследования обнаруживаются существенные огрехи в понимании диссертантом сложности и многоплановости избранной темы. Фактически исследование сводится к изучению «сектантства» исключительно в криминогенных проявлениях (автореферат, с. 6). В то же время в диссертации не проводится чётких различий между социально опасными формами «сектантства» и «сектами», не приносящими вреда личности и обществу. Как явствует из содержания пункта № 3 положений, выносимых на защиту, все «секты» квалифицируются как особые группы, руководители которых «применяют к своим адептам и неофитам методы агрессивного манипулирования (контроля и деформации сознания), что приводит личность в состояние частичной или полной психологической зависимости, при которой адепт готов выполнять любой приказ» (автореферат, с. 9). «Сектантство» как сложное социальное явление фактически не исследуется: не выявляется совокупность факторов, вызывающих к жизни сектантские объединения, ничего, даже в краткой форме, не говорится о социальных функциях таких объединений (компенсаторной, регулятивной, легитимирующей, делигитимирующей и т. д.). Поэтому заглавие темы диссертации – «Сектантство как социальный феномен» – не соответствует тексту работы: диссертантом не исследуются ни совокупность социальных факторов, вызывающих к жизни данный феномен в разные исторические эпохи, ни функции «сектантских» образований в современном российском обществе.

Хотя диссертант и заявляет о применении в исследовании фундаментальных методов многих дисциплин, в том числе философии, социологии и религиоведения, в анализе природы «сектантства», в действительности же он последовательно руководствуется представлением о «сектантстве» исключительно как порождении обмана, мошеннических приёмов основателей, руководителей и активистов «сектантских» объединений. Подобная методология не тольно отбрасывает изучение природы религиозных меньшинств, религии в целом на полтора столетия назад, но и существенно препятствует объективному их исследованию. Следуя подобной методологической установке, соискатель предельно упрощает практически все аспекты, относящиеся к возникновению, вероучению, организационному строению «сектантских» объединений. Это проявляется, например, в выделении «трёх видов "сектантов": создателей, вербовщиков и вовлечённых» (автореферат с. 14), а также в объявлении главной целью всех «сект» «стремление руководителей сект (манипуляторов) контролировать сознание и подавлять личность с целью использования в своих интересах её духовного и материального положения» (там же). Таким образом, криминализация А. В. Тонконоговым «сектантских» объединений, характеристика их главным образом как жульнических образований подменяет анализ «сектантства» как социального феномена.

Фундаментальные недостатки настоящего диссертационного исследования коренятся в крайне низком уровне правовой, философской, социологической и религиоведческой культуры его автора. Обращает на себя внимание методологически и фактически ошибочная оценка соискателем разработанности религиозного «сектантства» отечественными авторами. В диссертации А. В. Тонконогова анализ достижений дореволюционных исследований феномена «сектантства» подменяется ссылками на авторов – П. Милюкова и С. А. Нилуса, в работах которых феномен «сектантства» не являлся объектом специального рассмотрения и оценивается главным образом с политико-публицистических позиций. К тому же, в отличие от принятой в отечественных диссертационных исследованиях традиции указывать наименование работ, авторы которых внесли вклад в изучение темы диссертационного исследования, диссертант ограничивается простым упоминанием фамилий известных ему авторов. Поэтому читателю трудно понять, какие публикации исследователей «сектантства» имеет в виду соискатель {автореферат, с. 4‑5). Из перечня исследователей «сектантства» в дореволюционной России выпадают авторитетные православные «сектоведы». В их публикациях тщательному анализу (нередко с привлечением обширного фактического материала) подвергался как сам феномен религиозного «сектантства», так и категориальный аппарат, использующийся в описании этого феномена в целом и его конкретных разновидностей. Наряду с перечислением устойчивых признаков «сект» с позиций православной историографии прослеживается возникновение разнообразных «сектантских» групп, характеризуется их вероучение, обрядовая практика и социально-этические программы.

В выдержавшем несколько изданий объёмистом монографическом исследовании профессора Т. И. Буткевича «Обзор русских сект и их толков» {Петроград, 1915) уточняется содержание понятия «секта», говорится об употреблении этого термина у древних римских писателей, сложности его восприятия и применения в православии. Напоминается, например, что «секта (secta) – слово латинское, и у древних писателей (Цицерона, Плиния, Тацита и др.) оно было употребляемо для философского метода, правила, школы, учения, отделившихся от общепринятого мировоззрения, приёмов, правил и господствующего философского учения. Кто не мыслил так, как мыслили все, того и называли "сектантом". В этом смысле и Плиний Младший говорит о "секте христиан", появившихся в его время среди иудеев» (с. 4). По признанию профессора Буткевича, термин «секта» не встречается ни в Священном Писании, ни в святоотеческих творениях первых трёх вселенских соборов, равно как и в трудах отцов Церкви. Василий Великий называет «три вида отпадений от союза с Православной Церковью, но называет их ересью, расколом и самочинным сборищем» (там же). Православный «сектовед» относит появление понятия «секта» к средневековью, когда этим словом в католической богословской литературе начинают обозначать религиозные общины, отделившиеся от союза с католической церковью вследствие искажения её вероучения. «В этом смысле слово "секта" переносится и к нам нашими южнорусскими богословами, получившими своё научное образование в католических школах» (там же).

Неосведомлённость диссертанта о достижениях православного «сектоведения» породила грубейшие ошибки в понимании природы религиозного «сектантства», отнесение возникновения сектантства на Руси к X в., включение в последователи сектантства языческих верований славянских племён и обнаружение среди них неких поклонников сатаны. Весьма примечательно, что подобные «открытия» диссертант не подкрепляет ссылками на труды историков религии, в том числе относящихся к верованиям Древней Руси.

В то же время, как считает А. В. Тонконогов, заслуживают внимания и художественные произведения П. И. Мельникова (А. Печерского), «в которых был исследован феномен русского религиозного "сектантства"» (автореферат, с. 5). Между тем в публикациях профессора Казанской духовной академии И. Добротворского «Люди Божии» (русская секта так называемых духовных христиан. Казань, 1869); профессора Санкт-Петербургской духовной академии Н. И. Барсова и особенно в работах А. С. Пругавина («Не приемлющие мира», «Религиозные отщепенцы (Очерки современного сектантства)». Вып. 1‑2. СПб., 1904) убедительно доказывается недостоверность суждений об изуверстве «сектантов», содержащихся как в третьей части романа Мельникова-Печерского «На горах», так и в опубликованных им статьях «Тайные секты» и «Белые голуби» («Русский вестник, 1868, 1869 гг.).

Стремясь придать наукообразный вид источниковой базе исследования и систематизировать ее, соискатель в то же время включает в список российских учёных и религиозных деятелей, изучающих феномен религиозного сектантства, исследователей, придерживающихся прямо противоположных точке зрения диссертанта методологических позиций в оценке рассматриваемого явления. Среди них упоминаются В. Д. Бонч‑Бруевич, А. И. Клибанов, Л. Н. Митрохин, Н. А. Трофимчук (правда, без ссылок на их работы). Данные исследователи, осмысливая «сектантство» как социальный феномен, последовательно и решительно отвергали представление о «сектах», в соответствии с которым их адептов «можно рассматривать как потенциальных преступников, травмированных личностей, требующих после пребывания в "секте" длительного лечения (реабилитации)» (автореферат, с. 9). Более того, в работах В. Д. Бонч‑Бруевича и А. И. Клибанова религиозное «сектантство» дореволюционного периода российской истории рассматривается как одна из форм выражения социального протеста и альтернативной организации экономической жизни.

Как проявление поверхностного и недобросовестного отношения соискателя к источникам можно охарактеризовать и перечень западных исследователей, пытающихся «разобраться в причинах возникновения сектантства, активно использующих понятие «секта». «Особо следует отметить работы Т. Гандоу, Р. Лифтона, У. Мартина, Дж. Макдауэлла, Д. Стюарта» (дис., с. 6). В действительности же в их публикациях применяется не термин «секта», а термин «культ». Основная книга У. Мартина носит заглавие «Царство культов», а подзаголовок книги Дж. Макдауэлла и Д. Стюарта «Обманщики» гласит: «Во что верят приверженцы культов. Как они заманивают последователей». Одна из причин (впрочем, далеко не единственная) использования названными авторами термина «культ» для обозначения определённого типа религиозных объединений состоит в том, что, являясь протестантами (баптистами), они не могли своих оппонентов именовать «сектантами» хотя бы потому, что этот термин уже со времен Реформации «задействован» католицизмом, а затем и православием применительно к ним самим. Диссертант, заявляющий об использовании при написании работы достижений около десятка дисциплин, в том числе религиоведения, должен хотя бы ознакомиться с заголовками публикаций авторов, причисляемых им к «сектоведам».

Крайне примитивно освещается в диссертации изучение «сектантства» в советский период. Из многочисленных публикаций член‑корр. АН СССР А. И. Клибанова А. В. Тонконогов посчитал нужным привести лишь будто бы высказанное Клибановым мнение об идеологической связи «сектантства» с коммунистическим движением, называя секты «коммунистическими образованиями», чьи «коммунистические стремления облеклись в силу исторических условий в религиозную форму». Подобное мнение подкрепляется сноской на с. 23 монографии А. И. Клибанова «Религиозное сектантство и современность» (М., 1969). Однако автором данной (весьма странно скомпонованной цитаты) вовсе не является авторитетный советский исследователь религиозного «сектантства». Текст неуклюже составленного «мнения» выхвачен из приводимого А. И. Клибановым циркуляра Наркомзема и Наркомюста от 15 августа 1921 г. При этом диссертант весьма беспардонно искажает смысл этого документа. Слова «коммунистические стремления облекались в силу исторических условий в религиозную форму» приводятся в ином, вполне конкретном контексте. Речь идёт об усвоении членами хозяйственных объединений молокан и духоборов общегражданских советских законов, их органическом вливании в советское строительство, «несмотря на то, что их коммунистические стремления облекались в силу исторических условий в религиозную форму». Так что речь идёт отнюдь не об открытии некоторой идеологической связи «сектантства» с коммунистическим движением, приписываемом А. И. Клибанову, а о сходстве форм организации хозяйственной жизни (отказ от частной собственности, общественный труд), которые обосновывались ссылками на Священное Писание.

Диссертантом игнорируются работы известных исследователей «сектантства» советского периода – В. И. Гараджи, А. Н. Ипатова, Э. Г. Филимонова и др. Обошёл он своим вниманием и специальный 24‑й выпуск «Вопросов научного атеизма», целиком посвященный исследованию христианского «сектантства» в СССР (М., 1979). В нём, разумеется, с учётом господствовавшей в то время идеологической парадигмы, рассматривается состояние исследования «сектантства» зарубежными социологами религии и религиоведами, анализируются процессы, происходящие в вероучении и социальной ориентации различных течений в протестантизме в СССР.

Упрекая отечественных религиоведов и социологов религии в узкопредметности и необъективности при изучении «сектантства», диссертант видит эти недостатки в том, что представители названных дисциплин не рассматривают «сектантство» как социально опасный феномен. Фактически же, сводя сектантство к разновидности криминальных образований, соискатель не только не преодолевает обнаруженные им необъективность и узкопредметность, но, напротив, доводит их до крайних пределов. Огульно, начиная с язычников X в. и неведомых тогда в Древней Руси сатанистов и заканчивая новыми религиозными образованиями, возникшими в 1980‑1990‑е гг., последователи сотен самых различных объединений заносятся в разряд «сектантов», наделяются множеством негативных и пугающих характеристик (автореферат, с. 18). При этом никак не обосновывается причисление языческих традиционных верований славянских племен к «сектантским» образованиям; равным образом голословным является и утверждение о существовании в Древней Руси сатанистов (там же). Теоретически несостоятельным представляется и причисление к «сектантству» различных направлений старообрядчества. Русская православная церковь относила (см. книгу Т. И. Буткевича) и относит в настоящее время старообрядчество к расколу, не считают «сектантами» старообрядцев и современные православные «сектоведы». Более того, в 1971 г. на Поместном Соборе Русской православной церкви была снята анафема на старообрядцев.

Сформулированные диссертантом отличительные признаки «сект» (дис., с. 33‑35) полностью заимствованы из зарубежных фундаменталистских протестантских и светских антикультовых изданий, а также публикаций А. Дворкина. При этом все 10 признаков просто декларируются, не подтверждаются анализом вероучительного комплекса, особенностей организационного строения, миссионерской деятельности конкретной «сектантской» организации. Лишь один раз (с. 33) упоминается религиозное объединение, пропагандирующее апокалиптический взгляд на мир. Однако в этом случае соискатель приводит ошибочное наименование этого религиозного объединения – «секта Богородичный центр, самоназвание – Церковь Божией Матери Преображающей». Подобная ошибка вовсе не является случайной оплошностью. Неправильное название религиозного объединения диссертант воспроизводит из публикации в «Российской газете». Масс-медийный уровень суждений о природе и деятельности религиозных организаций диссертантом ценится гораздо выше, нежели серьёзные научные исследования. Иначе бы для оценки упомянутого религиозного объединения он обратился не к газетной заметке, а к кандидатской диссертации Г. Ю. Баклановой «Православная церковь Божией Матери Державная как социально-религиозный феномен» (защищена в 1998 г. на кафедре религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте РФ). В отличие от А. В. Тонконогова, Г. Ю. Бакланова не только правильно называет исследуемое религиозное образование, но и на основе обстоятельных социологических исследований его последователей даёт комплексное понимание различных аспектов вероучения и деятельности этого объединения.

За последнее десятилетие отечественными учёными защищено более 10 кандидатских и докторских диссертаций, опубликовано множество монографий и статей, в которых исследованы практически все наиболее активно действующие в России организации, относимые соискателем к «сектам». Однако в диссертации упоминается лишь А. В. Саввин – исследователь истоков, доктрины и практики современного сатанизма.

Приводимые соискателем признаки «сект» характеризуются чрезвычайной расплывчатостью и неопределённостью («в большинстве случаев сектанты в крайней форме выражают свою озабоченность поисками смысла жизни в единении со всей вселенной» – дис., с. 33). Однако под такую характеристику подпадает всё что угодно – от «юношей, обдумывающих житьё», до пациентов психлечебниц. Столь же расплывчат и другой признак: «деятельность секты носит, как правило, латентный характер, в каждой секте существует тайное учение, известное руководителям и так называемым «посвященным» (дис., с. 34). Никаких доводов, подтверждающих существование тайных учений, ни причин засекречивания каких-либо элементов учения диссертантом не приводится.

Следуя упрощённому представлению о «сектах» как социально опасных криминальных группах, соискатель связывает численность последователей таких групп со степенью владения руководителями «сект» техниками тотального контроля сознания, подавления личности, то есть агрессивного манипулирования. Подобное утверждение, не подтверждённое никакими социологическими исследованиями, результатами психологических и иных экспертиз, вступает в полное противоречие с целью диссертационной работы, сформулированной её автором: «изучить причины, механизмы и условия социально опасной деятельности сект, мотивированной стремлением их руководителей контролировать сознание и поведение личности в социуме» (автореферат, с. 6). Диссертант не показывает, каким образом лидерами «сект» осуществляется контроль над сознанием и поведением личности. В диссертации отсутствуют объективные данные, позволяющие судить о масштабах и формах проявления социально опасной деятельности «сект»; ничего не говорится о численности их последователей.

Рассуждая о социально опасных «сектах», соискатель умудрился обойти своим вниманием действующий Федеральный закон (ФЗ) «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 г. В статьях 6‑8 этого закона содержатся наименования религиозных объединений (религиозная группа, религиозная организация, местная и централизованная религиозная организация). Термины «секта», в том числе «социально опасная», в ФЗ не используются. В то же время в статье 14 Закона содержится обширный перечень причин и обстоятельств, дающих основания для ликвидации и запрета деятельности религиозного объединения. И называются они не «социально опасными сектами», а нарушившими законодательство.

Методологически и содержательно не удовлетворительно диссертантом рассматривается и обосновывается социальная опасность «сект». В работе не получает подтверждения заявление её автора о том, что «эмпирическую базу исследования составили результаты отечественных и зарубежных исследований в области религиозного и псевдорелигиозного сектантства, данные о зарубежном опыте профилактики социально опасной деятельности сект» (автореферат, с. 7).

А. В. Тонконогов не только никак не использует более десятка докторских и кандидатских работ, основанных на данных социологических исследований и посвященных деятельности религиозных объединений, именуемых в ряде публикаций «сектами», но, повторим ещё раз, бездоказательно объявляет их необъективными и узкопредметными. Анализ же полученных самим диссертантом результатов исследования (с использованием наблюдения, интервью и анкетирования) не позволяет считать их эмпирической базой настоящего исследования. Вывод о «сектах» как социально опасных формах девиантно-деструктивной и деликвентной деятельности в обществе не подтверждается достаточными фактическими данными и статистическими сведениями.

Поэтому голословным и бездоказательным представляется тезис о том, что «сектанты (руководители, вербовщики сект), как и представители преступных организаций, осуществляя деятельность, связанную с сектой, совершают насильственные преступления, причиняют вред соматическому, психическому здоровью, ограничение в правах и насильственно изменяют социальный статус личности» (автореферат, с. 14). Приводя столь внушительный список социально опасных деяний «сектантов», диссертант просто обязан, следуя им же декларируемому принципу объективности, сослаться на уголовные и гражданские дела, возбуждённые против конкретных руководителей и вербовщиков конкретных «сект», совершающих приведённые преступления. Никаких сведений на этот счёт соискатель не приводит, давая основания считать сформулированный им тезис в лучшем случае произвольным допущением.

Столь же поверхностными и неубедительным выглядят и результаты исследований распространения «сектантства» в среде осуждённых, проведённых диссертантом в местах лишения свободы. 2,13 % из 210 опрошенных соискатель относит к «группе риска», полагая, что «…они могут являться пассивными или активными членами религиозных, псевдорелигиозных и светских сект, могут быть завербованы сектантами или подвергнуты их воздействию» (автореферат, с. 15). Однако соискатель не удосужился сформулировать критерии отнесения осуждённых к «группе риска». Поэтому и причисление осуждённых, неведомо каким образом попавших в «группу риска», к потенциальным пассивным или активным членам «сект» или завербованным ими выглядит необоснованным, целиком построенным на ложных посылках.

Абсолютно некорректным является использование при выявлении масштабов распространения «сектантства» среди осуждённых такого крайне расплывчатого словосочетания, как «сталкивались с деятельностью сект». Человек может сталкиваться с деятельностью «сект» самыми разными способами: мимолетной беседы с миссионером, разового посещения семинара или лекции лидера. Однако это вовсе не говорит о попадании в «группу риска» со всеми последствиями, с которыми диссертант связывает пребывание в этой группе.

Нагляднее всего пренебрежение соискателя к соблюдению непременного условия научного исследования – обоснованности выводов и суждений – проявилось в следующем утверждении автора диссертационной работы: «Проведённые исследования не позволяют сделать окончательный вывод о том, какое количество адептов религиозных, псевдорелигиозных, светских сект отбывают наказание в виде лишения свободы. Однако у нас не вызывает сомнения факт наличия в среде заключённых определённого (незначительного) количества адептов религиозных, псевдорелигиозных, светских сект. Попадая в места лишения свободы, сектанты иногда пытаются пропагандировать свои взгляды, получая материальную и моральную поддержку от адептов, находящихся на свободе» (дис., с. 85). Однако на с. 96 перечёркивается даже и этот весьма необычный способ подведения итогов проведённого им социологического исследования. «Следует отметить, – пишет А. В. Тонконогов, – что ни один из осуждённых во время бесед не завил о своей принадлежности к какой-либо секте» (дис., с. 96).

Таким образом, результаты исследований, проведённых диссертантом, никоим образом не подтверждают сделанного им вывода о «сектах» как социально опасных образованиях, обладающих признаками деструктивности и деликвентности. В среде объединений, относимых соискателем к «сектантским», совершаются правонарушения самого различного характера, однако диссертант не сумел выявить и обосновать связь между природой таких объединений и преступлениями, совершаемыми их руководителями и последователями. Более того, результаты исследования отбывающих наказание в местах лишения свободы опровергают, а не подтверждают наличие такой связи.

По этой причине надуманными представляются и предлагаемые соискателем внесения дополнений и изменений в законодательство Российской Федерации, призванные, как полагает их автор, эффективно противодействовать негативному влиянию «сект» на различные стороны жизни общества и личности. Не доказав в своём исследовании причинной связи между преступлениями и «сектами», диссертант тем не менее предлагает выделить «…в отдельную категорию преступления, совершаемые в связи с созданием и деятельностью религиозных, псевдорелигиозных, светских сект…» (автореферат, с. 16).

Характерно, что А. В. Тонконогов, не утруждая себя аргументацией, с ходу отвергает доводы учёных, указывающих на целесообразность использования вместо некорректного обличительно-оценочного термина «секты» научный термин «новые религиозные движения» (НРД). Более того, констатируя слабую разработанность проблематики, автор сетует, что до настоящего времени исследовалось только религиозное сектантство. Пробел восполнен путём безграничного расширения оснований классификации «сект». Кроме религиозных («христианских, исламских и т. д.») и псевдорелигиозных («теософских, спиритических и т. д.»), диссертант вводит понятие светских «сект» («научных, псевдонаучных, коммерческих и т. д.») (автореферат, с. 12). Употребляемое «и т. д.» лишает их малейшего шанса укрыться от бдительности учёных системы МВД и УИС Минюста. Очевидно, только скудная фантазия может стать непреодолимым препятствием при идентификации нарушителей единомыслия. Но религиозным и светским инакомыслящим не стоит особо на это рассчитывать. Соответствующие изменения, как считает автор, следует внести в Конституцию РФ, Уголовный кодекс, Уголовно-процессуальный кодекс, Уголовно-исполнительный кодекс, Налоговый кодекс (автореферат, с. 16).

Впечатляет «сравнительный анализ феномена сектантства и преступности», среда которых, по мнению Тонконогова, имеет много общего. «Среда сект и преступных организаций способствует формированию у индивидуумов антисоциальных качеств, одобряет преступное поведение, которое является результатом обучения лиц, восприятия ими соответствующего стиля поведения во взаимодействии с лицами, принявшими преступные ценности» (автореферат, с. 15). Иными словами, все инаковерующие и инакомыслящие априори без суда и следствия – преступники, деятельность которых должно пресекать новое подразделение в структуре криминальной милиции «по борьбе с социально опасными формами сектантства и культово-ритуальными преступлениями» (автореферат, с. 16). Соискатель, не сумев сам выявить чётких различий между социально опасными «сектами» и «сектами», не являющимися таковыми, теперь предлагает заняться этим сотрудникам криминальной милиции, но уже не теоретически, а опираясь на мощь правоохранительных органов. Каким образом новое подразделение будет вести борьбу с социально опасными «сектами», диссертант не уточняет, равно как он и не сообщает о возможных результатах и последствиях такой борьбы.

Скорее всего, демократическое правовое государство должно строиться на принципах самоограничения властных функций в регламентации духовно-нравственной жизни общества, сознательно допуская риск «неправильного» мировоззрения как меньшего зла по сравнению с принудительным «правильным». В этом контексте ограничения с целью профилактики противоправной деятельности в сфере свободы совести способны нанести несопоставимо больший урон гражданскому обществу, чем сами предполагаемые нарушения. Тем более, что нарушения в основном всегда исходили и исходят от власти и сросшейся с ней бюрократии господствующей религии. Специальные (по сути, неправовые) ограничения деятельности мировоззренческих организаций (важнейших институтов гражданского общества) являются важным шагом к превращению государства в одну большую тоталитарную «секту». И тогда жертвами станут миллионы инаковерующих н инакомыслящих.

Что касается борьбы с преступностью, то более корректным выходом могло бы стать совершенствование уголовного законодательства и работы соответствующих органов с целью дезавуирования и пресечения деятельности преступных групп, вне зависимости от того, какой ширмой они прикрываются.

Столь же надуманной выглядит и инициатива диссертанта по созданию светской научной дисциплины «Сектологии», введение которой, по мысли соискателя, не только продолжит разработку «сектантства», в том числе в его социально опасных формах, но и приведёт к преодолению узкопредметности и необъективности в изучении «сектантства», свойственных социологии, социологии религии и религиоведению.

Таким образом, диссертация А. В. Тонконогова «Сектантство как социальный феномен (исследование в среде осуждённых к лишению свободы)», представленной диссертационному совету Д‑203.002.03 по присуждению учёной степени кандидата философских наук при Академии управления МВД России, специальность: 09.00.11 – социальная философия – научно несостоятельна, по своей тематике она не имеет отношения к социальной философии и содержит в себе существенные ошибки субъективистского характера.

Фактически автором рассматриваются отдельные проблемы религиоведения, социологии религии и юриспруденции. В то же время диссертант не сумел выявить, а потому и исследовать компленс социально-философских аспектов, непосредственно относящихся к феномену религиозного «сектантства».

Общим негативным фоном диссертации является правовой нигилизм. Методологические установки, содержание, выводы и практические рекомендации грубо противоречат конституционным принципам свободы совести (ст. 28), а также принципам, составляющим основу конституционного строя: светскости государства и равенства религиозных объединений (ст. 14) и др.

Использование государственными структурами юридически некорректного термина «секта» применительно к объединениям граждан, действующих на законных основаниях, способствует росту ксенофобии, нетерпимости и насилия в поликонфессиональном российском обществе.

Изложенные в отзыве доводы и соображения дают основания сделать следующий вывод: диссертационное исследование А. В. Тонконогова не соответствует требованиям Высшей аттестационной комиссии, предъявляемым к кандидатским диссертациям.

Сопредседатели Совета
Института свободы совести
С. А. Бурьянов и С. А. Мозговой
15 июня 2004 г.