ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Лето 2005 № 3 (36)

ЛАУРЕАТЫ КОНКУРСА

Естественнонаучное объяснение сновидений и критика религии в античности
Лилия Иванова

 сновидении человека отражается его внутренняя, скрытая от внешнего взора жизнь, облекающаяся в образы, символическое значение которых нередко представляет загадку как для сновидца, так и для профессиональных толкователей. Предсказание будущего по сновидениям практиковалось в Древней Греции и Риме наряду с гаданием по внутренностям животных, наблюдением за полётом птиц и толкованием оракулов. Греческая религия узаконила снотолковательные практики как средство обнаружения воли богов и их заботы о людях, которые, следуя полученным наставлениям, надеялись уберечь себя от поражений в военных кампаниях или от досадных неудач в повседневной жизни. Вера в божественную природу сновидений отчасти сохранялась даже во времена всеобщих бедствий, сопровождавшиеся нарастанием скептических настроений, в том числе и среди самых преданных приверженцев древних традиций. Так, вспышка чумы 427 г. до н. э. в Афинах ¹ сильно поколебала религиозные чувства людей. Заброшенные святилища, расхищение культовой утвари, совершавшееся гражданами без опасения навлечь на себя гнев божества, нескрываемая хула и поношение богов, не внимающих мольбам о спасении, – вот что пришло на смену ревностному религиозному пылу граждан главного города Эллады, праздничным шествиям в дни благополучия и спокойствия. Вымирающее население, не ведавшее причин смерти, стремительно уносящей жизни молодых и ещё недавно здоровых людей, уповало на врачей, которые доказывали своё бессилие собственной же смертью, и на богов, как оказалось совершенно безразличных к их мукам. Никакая надежда, никакое утешение не могло тогда возобладать над упадком духа и потрясением, легших неизгладимым следом на памяти тех, кто выжил. Религия, перешагнувшая этот роковой рубеж, вступила в пору своего заката и медленного увядания.

Время, на которое пришёлся творческий расцвет Аристотеля, отделяет от событий Пелопоннесской войны более 80 лет. Новое поколение усвоило и до полноты развило просветительский дух учений софистов, воспринимавших краткость земной человеческой жизни как серьёзное препятствие для получения какого бы то ни было определённого знания о богах и их существовании. Софистика и натурфилософия превратились в интеллектуальные нормы для образованных граждан полисного государства, в то время как простой люд был знаком с проповедниками мудрости лишь понаслышке. На смену гражданской религии, потерявшей сплачивающую силу, пришли философия и естествознание, занятие которыми аристократия вменяла себе в заслугу, тогда как в народной среде маленькими ростками начали пробиваться магия и колдовство.

Греков, свободных от догм, не сдерживали запреты на критику или собственное суждение, никакие формы верований не искоренялись как недопустимые. Образец веротерпимости эллины явили собой и в ту историческую эпоху, когда восточные культы стали проникать в Грецию и пополнять коренными жителями армию неофитов. Весьма показательно, что процессы о нечестии (άσέβεια), начавшиеся по инициативе авторитетного прорицателя Диопифа, не коснулись комедиографа Аристофана, создававшего карикатуры на влиятельных политиков, полководцев и намеренно профанировавшего религиозные обычаи, изображая Пафлагонца и Колбасника, соревнующихся в толковании оракулов. Осмеивается им и суеверный Никий, который, устрашившись неблагоприятного знамения, промедлил в совершении военного манёвра, определяющего исход сражения. Именно это бездействие стало в итоге причиной сокрушительного поражения афинян. Эпизодом со сновидениями Сосия и Ксанфия, охраняющих запертого в доме старика Филоклеона, начинаются поставленные в 422 г. «Осы». Впрочем, эти вольности комедиографа не шли в сравнение с очевидным для всех преступлением полководцев, одержавших при Аригинусах победу и вынужденных силой обстоятельств оставить без погребения тела погибших воинов, или поступком людей, разрушивших гермы накануне отплытия флота в Сицилию. Для грека, по замечанию Ф. Зелинского, молитвенное слово имело меньшую силу в сравнении с обрядовым действием, поэтому обвинение в нечестии указывало по сути только на демонстративное нежелание участвовать в культовых церемониях и совершать несложные ритуалы возлияния, омовения и очищения. (Судьба осуждённого на смерть Сократа, как кажется, противоречит представлениям о религиозной терпимости греков: не запятнавший себя неправедным поступком, он понес суровое наказание по ложному обвинению в непочитании богов и развращении юношества. По декрету о нечестии 443 г. человека, не признающего богов и распространяющего учения о небесных явлениях, следовало считать государственным преступником.)

Слова клятвы, которой всякий мог гарантировать свои обещания, приобретали сакральную силу от Зевса Хоркиоса, сурово карающего нарушителей священного обычая. Водами подземной реки клялись даже боги, опасавшиеся справедливого возмездия за умышленную ложь. Нарушавшие этот обычай клятвопреступники заставляли набожных людей задумываться над тем, почему Зевс поражает молниями деревья и крыши храмов, оставляя при этом нечестивцев для долгой и безмятежной жизни. Когда исчез страх перед расплатой, откладывающейся до будущих времён, Зевс (νή τόν Δία) уступил своё место собаке (νή τόν κύνα) ².

	Эсхил
	Софокл
	Еврипид

Религиозно экзальтированные трагедии Эсхила и классически уравновешенные произведения Софокла рисуют мир, в котором божественная справедливость не нуждается в изощрённых теодицеях. Единственным изъяном в лишённом недостатков мире является ограниченность человека, который подобен ценителю искусства, пытающемуся по фрагменту картины, доступному его зрению, оценить талант художника и достоинство целого произведения. Горе и страдания рождают в несведущем человеке иллюзию тотального господства зла. Однако вера в высшую благую волю этически совершенного божества уберегает от разочарований и отчаяния даже в том случае, если судьба оказалась крайне несчастливой. Смирение и покорность, которую демонстрируют герои некоторых трагедий Софокла, доказывают признание ими превосходства богов над смертными, лишёнными привилегии оспаривать решения небожителей. Этические нормы, привитые Эсхилом прихотливым и безнравственным гомеровским олимпийцам, сделали их заступниками правды, справедливого воздаяния, традиций предков и благочестия. Напротив, провозвестник новой эпохи Еврипид заставил своих актёров играть человеческую трагедию, где жизнь протекает по законам случайности, а не по разумному замыслу всесильных существ. Аристофан, признавая неоценимые заслуги Эсхила и оставляя за ним пальму первенства в поэтическом соревновании с Еврипидом, со светлой ностальгией вспоминая героическое прошлое былого поколения, убеждается, что переменившийся дух принёс с собой другие идеалы, которым и он, и его старший современник одинаково следовали в своём творчестве.

Когда старые категории перестают удовлетворять умы, а от мифологических преданий отрекаются как от небылиц, критика религии оказывает благотворное действие, как бы по‑новому стимулируя мысль и обращая её к науке и естествознанию. Если прежде природные явления можно было толковать посредством мифологии, то с VI в. до н. э., по мере накопления ионийскими фисиологами ³ знаний об устройстве мира и признания этих открытий другими греческими народностями, на первый план выступают рационалистические основания.

К познанию самого себя человек стремился всегда, но профессиональное изучение строения человеческого тела, его возрастных особенностей, болезней и способов избавления от них началось только в медицинских школах гиппократиков. Врачи, подобно естествоиспытателям, учились действовать не наугад, а в соответствии с методом, который включал бы в себя ряд обязательных и проверенных требований. Опыт, а не суждение авторитета, должен управлять всеми решениями медика, ведь только практическая польза руководств может доказать их истинное достоинство. Непредсказуемая в своих изменениях живая природа требует от врача изобретательности и находчивости, которые не могут быть успешными, если за ними не стоят основательные знания и практика.

Приобретение врачебного опыта в семьях потомственных лекарей начиналось с самого детства. Альтернативу гиппократическим школам составляли храмы Асклепия, в которых всегда собиралось множество людей, надеющихся получить от бога исцеление во сне. Больные, мучившиеся от тяжёлых недугов, отправлялись к асклепейонам и находили там единомышленников, вселявших в них веру рассказами о спасительных дарах покровительствующего бога. Сведущие в науках гиппократики не могли безразлично относиться к народным или к связанным с религиозным культом средствам, в которых ожидание чуда было главным, а нередко даже единственным лекарством. Несмотря на явное различие подходов, сдержанное отношение гиппократиков к своим соперникам во многом определялось осторожной и расчётливой тактикой, благодаря которой они могли не опасаться недовольства клиентуры из числа людей, ревниво почитающих религиозные обычаи. Теологические представления Гиппократа и его последователей позволяли им оставаться в русле признанной всеми традиции и в то же время строить науку на рационалистическом фундаменте. В трактате «О священной болезни» Гиппократ отказывается признать божественное происхождение эпилепсии, которую все привыкли по своему невежеству объяснять как нападение Ареса, Аполлона или других богов на человека. Эпилепсия, как и другие болезни, возникает вследствие внутренних телесных изменений и не имеет под собой другой причины, кроме нездорового состояния организма. Сновидения, служившие средством естественной мантики ⁴, тоже получают своё научное объяснение. Искусство постановки диагноза и прогноз болезни гиппократики считали важнейшим в деле лечения. Расспрашивая больного о самочувствии, врач должен был осведомиться о характере его ночных сновидений: если привидевшиеся образы кажутся необычными, а больной совершает в них непривычные для себя поступки, то это свидетельствует об ухудшении здоровья. При этом не все события сновидения интересовали врачей в равной степени, но только те, что прямо или косвенно указывали на болезнь. От умения распознавать значимые эпизоды зависела точность диагноза и действенность предписаний по уходу за больным. Толкователь сновидений и врач, работая с одним и тем же материалом, преследовали разные цели: один предсказывал судьбу другой узнавал вид болезни, а также особенности её развития и протекания у конкретного человека.

Примером того, как наука стала вторгаться в запретные области, существовавшие долгое время под покровом тайны и ограждённые от превратных толкований непосвящённых лиц, являются три трактата о сновидениях, написанные Аристотелем на позднем этапе своего творчества. В «De somno et vigilia» («О сне и бодрствовании» – лат.), «De Insomniis» («О сновидениях»), «De divinatione per somnum» («О прорицании во сне») из сборника «Parva naturalia» («Малые естественнонаучные трактаты»), объединяющего работы естественнонаучной тематики, проблема происхождения сновидений рассматривается в рамках общей теории ощущений, наиболее полно изложенной в «De Anima» («О душе») и «De sensu et sensibilibus» («Об ощущении и ощущаемом»). Память и фантазия – это основные душевные способности, участвующие в преобразовании данных ощущений и их превращении в устойчивые образы. Ассоциация образов является необходимым условием осуществления процессов мышления. Человеческое знание имеет чувственные истоки, и без них оно не могло бы достигнуть желаемой полноты. Раздражения от внешних предметов воспринимаются внешними органами чувств, сохраняясь в них в виде отпечатков и остаточных движений, продолжающих своё существование, даже когда вызвавший их предмет исчез из виду. Отпечатки (τύποι) откладываются на сердце, являющемся органом общего чувства (κοινή αϊσθησιζ), подобно следам от кольца с печатью, остающимся на восковой поверхности дощечки. Память способствует закреплению отпечатков и накоплению опыта.

Животные, как и человек, приобщаются к знанию через опыт, ведь память и ощущение относятся к чувствующей части души, которая наличествует у всех существ, не считая растений. По прошествии некоторого времени следы памяти видоизменяются и теряют своё изначальное сходство с предметом, фантазия как душевная способность, соединяющая мышление и ощущение, участвует в создании образов, составляющих основу сновидений. Образы фантазии – это сохранившиеся в памяти чувственные впечатления, которые страдательный ум (νοΰζ παθητικόζ) использует в своих действиях. Сновидения, являющиеся разновидностью образов фантазии, появляются во время сна, когда тело, пребывая в состоянии всецелой расслабленности, не реагирует чутко на внешние предметы. В дневные часы слабые движения, исходящие от внутренних образов, подавляются более сильным воздействием извне. И подобно тому, как малый огонь тускнеет при дневном свете, так и образы фантазии делаются незаметными от предметов, воспринимаемых зрением, слухом, обонянием или вкусом. В сновидении человек не отличает ложь от истины по причине того, что способность критического суждения (τό έπικρϊνον) перестаёт действовать с прежней силой. Случается такое и при сильных эмоциях: например, влюблённый узнаёт предмет своей страсти в любом лице, имеющем даже незначительное сходство, а мучающийся от страха видит в случайно нарисованных на стене линиях пугающие его образы. И чем сильнее чувство, тем меньше возможности у людей судить здраво. Но иногда суждение не целиком оказывается во власти образа фантазии, поэтому, глядя на Солнце, мы видим круг величиною с фут, однако умом понимаем, что оно больше Земли в несколько раз. Физиология сна, разработанная Аристотелем в трактате «De somno et vigilia», даёт объяснение того, почему дети, карлики и меланхолики не видят снов. У детей голова пропорционально слишком велика. Испарения в крови от пищи, поступающей в их организм, поднимаются к голове и вызывают в ней тяжесть, от которой на первых порах жизни их шея не справляется самостоятельно со своей нагрузкой. Обильная пища является причиной помутнения крови, обычно разделяющейся в средней камере сердца на чистую и грязную. Более чистая кровь направляется к верхним частям тела, тогда как грязные остатки оттекают книзу. Если у взрослых людей разделению крови не помешала принятая на ночь пища, то сон их будет спокоен, а сновидения не омрачатся кошмарами. Дети не видят снов, поскольку волнения у них вследствие роста более сильные, а кровь слишком мутная от испарений. Карлики и меланхолики имеют плохую память по причине чрезмерной влажности в органе общего чувства. Меланхолики, пьяные и лихорадочные больные лишены сновидений, поскольку пневма, скапливающаяся в их теле, создает волнение, искажающее образы, а часто и вовсе мешающее им проявиться. Сновидения являются следствием дневных раздумий о насущных делах Если человек пребывает в нерешительности от необходимости принятия важного решения или беспокоится за результаты своего труда, то он неизбежно увидит в сновидении то, что занимает его мысли.

	Аристотель
	Гиппократ

Эпикурейцы, придерживавшиеся в отношении сновидений самой радикальной рационалистической позиции, развили и дали философское обоснование аристотелевскому тезису, в котором естественное происхождение ночных видений представлено как самоочевидный факт. Боги, безмятежно обитающие в междумирном пространстве, не вмешиваются в человеческие дела и не отягощают себя заботой о сновидениях. Гадания – это тщетные усилия, поскольку никакая божественная воля не может быть открыта с их помощью. Однако и сам Аристотель говорит не о божественной, а только о демонической природе сновидений. Ведь невозможно, по его мнению, отрицать, что предсказание иногда исполняется, приводя в изумление даже тех, кто настойчиво отказывался в них верить. Если бы сны исходили от богов, то они не смогли бы коснуться никого из низких, неразумных людей, однако происходит обратное, и те, кто лишен достоинства, наравне с благородными гражданами пользуются этими дарами и предсказывают по ним будущее. От природы имеют преимущество в этом деле меланхолики, которые «из дали попадают в цель» оттого, что обладают способностью непроизвольно переноситься мыслью на другие предметы и выстраивать длинные ассоциативные ряды. Их внутренние движения настолько сильны, что никакие внешние воздействия не могут их вытеснить.

Сновидения, по Аристотелю, – это не столько причины событий (αϊτια) или знаки (σημεϊα), сколько сопутствующие явления (συμπτώματα), не происходящие всегда (άεί) или по большей части (ώζ έπί τό πολύ). Причиной называется то, благодаря чему событие, выступающее как следствие, возникло и существует. Например, солнце является причиной пожара, а строитель – причиной дома. О знаках говорят в том случае, если какое-либо обстоятельство указывает не на себя, а на другое подобно тому, как шероховатость языка указывает на болезнь. Последней категорией – «сопутствующие явления» – сновидения характеризуются наилучшим образом, так как к ней относятся отдалённые будущие события, исход которых заранее неизвестен. Задача прорицателя состоит в наблюдении сходства и восстановлении первоначального подобия между вещами и образами. В символах сновидений преломляется реальность, определить которую можно лишь при условии овладения приёмами мантического искусства.

В трактате «De divinatione per somnum» Аристотель полемизирует с Демокритом, представлявшим сновидения в виде образов (εϊδωλα) и истечений с поверхностей предметов. По сути, заменяя только терминологию, но оставляя неизменной механистическую идею, Стагирит вводит понятие движений (κινήσεις), которые, по его мнению, могли бы лучше объяснить появление образов перед взором спящей души. В распространяющееся волной движение постепенно вовлекается всё большее число частей, ещё какое‑то время сохраняющих на себе сообщённый им заряд, благодаря чему движение не прекращается сразу же в тот момент, когда сила его источника иссякает. И чтобы затем превратиться в образы фантазии и сновидения, в чувственных органах также остаются движения от восприятия внешних объектов, пропавших из виду или вовсе переставших существовать.

Сновидения, как и сон, относятся к чувствующей части души, однако не чувствами их различают, и не при помощи суждения, а какой‑то недремлющей во время сна душевной силой. С общим чувством (κοινή αϊσθησιζ) и сердцем связаны сон, бодрствование, фантазия, память, сознание и способность объединения представлений. В трактате «De somno et vigilia» Аристотель отличает данное чувство от пяти остальных, наделяя его эпитетом («главное»). В зависимости от него находятся все чувства, и как только оно перестает действовать, так сразу же прекращают свою работу и все остальные. Сон – это состояние первого ощущающего, которое прежде других органов тела замечает на себе расслабляющее действие испарений. Чувства во время сна не перестают реагировать на воздействия, однако происходит у них это с меньшей силой, нежели в часы бодрствования. Лишь в обмороке человек совершенно теряет чувствительность и потому видом своим напоминает мёртвого. И хотя сам Аристотель не решает однозначно проблемы восприятия сновидений, разумно предположить, что именно с общим чувством связана эта важная функция.

Идейное сходство Аристотеля и Гиппократа обусловлено их рационалистическим видением мира и общим для обоих стремлением давать разумное, согласующееся также и с требованиями здравого смысла объяснение природе и человеческой душе. Рационализм как образ мышления и как незримое качество в теоретических построениях философии и дидактических трактатах по медицине выражается в виде непротиворечивых логических схем, естественным образом повторяющих контуры вещей и вскрывающих самую их суть, самые важные их свойства. По доказательствам, апеллирующим к опыту, стройности изложения, самостоятельным оценкам и преклонению перед авторитетом разума, придающего знанию истинно научную ценность, узнаётся почерк рационалиста, каковыми и предстают перед нами великий греческий мыслитель Аристотель и отец медицины Гиппократ.

Развитие естествознания и критика религии – это два параллельно протекающих процесса, характерных для обществ, где человек постепенно освобождается от страха перед богами и исходящими от них силами. Однако рационализм в духовной культуре не является единственным итогом эволюции греческого сознания, и можно вслед за Ницше и Доддсом уверенно говорить о том, что иррационалистические мотивы никогда не переставали звучать в симфонии эллинского духа.

¹ Проблема датировки афинской чумы до сих пор не решена. Ни у кого не вызывает сомнения, что эпидемия приходится на начало Пелопонесской войны (431‑404), однако трудно с точностью определить год этого события. По‑прежнему неясно, как долго длилась эпидемия и какой по масштабу она была. Sailway, Dell датируют чуму 430‑427 гг. до н. э., Th. Morgan считает, что это случилось летом 430‑429 гг. до н. э. Е. Watson Williams на основании того, что Фукидид принялся писать «Историк» через 25 лет после этого печального происшествия, приходит к выводу, что чума началась в 429 г. до н. э. и продолжалась 4 года. J. Н. Phillips указывает в этой связи на 431 г. до н. э.

² Греч. νή τόν Δία клянусь Зевсом; греч. νή τόν κΰνα клянусь собакой, формула клятвы, употреблявшаяся Сократом и другими персонажами греческой литературы (Аристофан. Осы. 83; ср. Птицы. 521).

³ Греч. φυσιολογία наука о природе; фисиологи – ионийские философы VI в. до н. э. – Фалес, Анаксимандр, Анаксимен.

⁴ Греч. ήμαντική (τχένη) – искусство гадания и прорицания.