ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Лето 2005 № 3 (36)

КОЛОНКА РЕДАКТОРА

	ПОДЖИГАТЕЛИ 1
	Валерий Кувакин

Этого следовало ожидать. На фоне широкого наступления РПЦ МП на светскую культуру статья профессора Московской духовной академии М. Дунаева против В. Л. Гинзбурга, опубликованная в АиФ (№ 12, 2005 г.) ² вполне закономерна. Чем отличился православный учёный муж, споря с академиком Российской академии наук? Ничем хорошим. И ничем новым в осуждении неверующих, как и в защите религиозной веры.

Удручает не столько шаблонная ложь о разуме и атеизме, сколько откровенно неуважительное отношение к человеку, много сделавшему для науки и для страны в целом. Постараюсь показать это в ходе анализа утверждений профессора М. Дунаева.

Лейтмотив статьи – предполагаемое непонимание В. Л. Гинзбургом сути отношений между наукой и религией, как и ошибочность суждений учёных о вере: «беда, коль пироги начнёт печи сапожник». Даже наука понимается учёными неправильно: «по Гинзбургу: наука – единственный свет в окошке, а религия – сущий вздор и досадное заблуждение, никому не нужная мистика. Вновь вытаскивается на всеобщее обозрение давнее заблуждение о непримиримом антагонизме между наукой и религией». Но это подтасовка, поскольку В. Гинзбург говорит не об антагонизме, а о принципиальном различии религиозной веры и научного мировоззрения, а отсюда – о необходимости их разведения как несовместимых сфер опыта, об их невмешательстве в дела друг друга.

Разумеется, подлинная наука никогда не покушалась на церковь и не требовала её разрушения. (Хотя от имени марксистско-ленинской «науки» такие деяния в СССР имели место.) Но наука не может отказаться от разума и своих методов анализа, понимания и оценки религиозной веры, заключая со своих позиций, что истинность всех заявлений о чудесах, знамениях и других утверждений мистического характера не может быть доказана, и их достоверность не подтверждается независимой научной экспертизой.

«Почему‑то, – недоумевает М. Дунаев, – не все хотят понять: наука весьма ограничена в своих возможностях». Отсюда он делает привычный для теистов вывод: «Она должна просто признать свою ограниченность – и тогда не будет разногласий между наукой и религией». Это означает смирение разума перед верой, науки как чего‑то низшего – перед религией, чем‑то высшим. Старая песня, отражающая и хитрость религиозного разума, и его непросвещённость, и его догматизм. Да, наука всегда говорила и говорит, что существуют границы познанного, что на пути познания неизбежны ошибки и заблуждения. Но именно в этом – свидетельство её силы и реализма. Это и даёт ей право как по существу, так и морально заявлять о себе как о самом надёжном и эффективном знании. Подлинная скромность науки – а не «гордыня научного ума», как кажется профессору-теологу, – составляет её истинное достоинство и основу для уверенности в том установленном, объективном и проверяемом на опыте знании, которым не может обладать никакой мистический опыт. У науки есть такие качества, которые приводят в ужас теиста. Это её открытость, самокритичность, постоянное развитие, кумулятивность, неизменная направленность на поиск нового. В этом её мощь, в этом источник её неизмеримой пользы для человечества. Что может противопоставить этому теист? Закрытость, догматизм, консерватизм, поиски врагов веры и многое другое, несовместимое с разумом, творчеством, свободой и согласием.

Профессор предлагает архаичную идею познания (знания): естественные науки «обслуживают» уровень тела, материальный уровень бытия, тогда как «уровень душевный постигается средствами эстетическими, этическими, эмоциональными и лишь отчасти рациональными, при том методы естественнонаучные к нему вовсе неприложимы. Уровень духовный доступен познанию верой». М. Дунаев почему‑то «забыл» о психологии, поведенческих и гуманитарных науках, которые не отказываются от общенаучных методов познания и эксперимента, благодаря чему за последнее время они добились удивительного прогресса в понимании человека и общества. «Уровень душевный» – это дело прежде всего психологии и психиатрии, педагогики и этического познания.

Наука ничем не ограничена. Ей открыт весь мир, вся жизнь человека. Только сама она, её этика и морально-правовые установления общества определяют границы её исследования. К счастью, принципы свободы научного исследования распространяются сегодня и на область заявлений о мистических феноменах и на объективно данные области религии, церковной жизни и т. д. Человек имеет право думать, понимать, объяснять и оценивать буквально все, что открыто его разуму и научным методам познания.

Да, современная наука всё реже оперирует понятиями души и духа. Но только по одной причине – за этими понятиями для неё нет никакого реального, доступного объективному знанию содержания. Хотя в философии так называемая психофизическая проблема остаётся дискуссионной, научная мысль предпочитает употреблять термины «сознание», «внутренний мир», «когнитивное» и т. д., которые помогают понять человека и принести ему благо, укрепить его силы с помощью надёжного знания и соответствующих технологий. Но это не значит, что наука отрицает эстетический, этический, религиозный опыт людей. Она даже способна (в отличие от религии) объяснить его естественность и признать его правомерность.

В. Гинзбург искренне и честно говорит: «Я не "воинствующий безбожник" и никогда им не был. Более того, я понимаю, что вера в Бога и религия способны помогать людям, особенно в тяжкие минуты. Религия может также способствовать укреплению морали и соблюдению этических норм <…> Я не постесняюсь сказать, что часто завидую верующим – им легче "списать" на волю Божью вопиющую несправедливость и всю горечь жизни, которую мы каждодневно чувствуем и наблюдаем в нашем обществе. Им легче думать о тяготах старости и о неизбежной смерти».

Такая открытость и искренность раздражают религиозное сознание. Человек, не верящий в чудеса и загробную жизнь, признаётся им как бы неполноценным. «"Человек умирает – и всё", – утверждает Гинзбург в недавнем интервью корреспонденту АиФ Д. Писаренко. То есть (давайте обойдёмся без модной ныне политкорректности): человек просто кусок дерьма, случайно появившийся в мире, неизвестно для чего живущий и бесцельно исчезающий. Так глаголет наука», – негодует М. Дунаев. И напрасно. Это фальшивое негодование, основанное на передержке. Профессор знает, что В. Гинзбург не считает человека ни дерьмом, ни рабом. Он, в отличие от подавляющего большинства теистов, высокого мнения о человеке, о его свободе и чести, о его неисчерпаемых творческих и познавательных возможностях. Душа, дух, образ и подобие Бога – все эти слова, означающие признаки достоинства человека, имеют в глазах духовенства лишь то значение, которое связано с преклонением верующего перед Богом, с упованием «раба Божьего» на вечное блаженство.

Между тем современные научно ориентированные философия, психология, психиатрия, психотерапия, этика и педагогика вполне эффективно решают проблемы цели и смысла бытия человека. Они способны помочь ему обрести опору в себе и в мире, заполнить экзистенциальный вакуум, который может возникнуть во внутреннем мире человека. Правда, всё это не связано с апелляциями к потусторонним силам. Жизнь не бессмысленна. Она такова только для людей, в силу разных причин не способных осмыслить себя и своё окружение, не способных или не имеющих возможностей встать на ноги и обрести самостоятельность. Для большинства из них гораздо легче жить иллюзиями и верой в чудеса.

Кстати, о чудесах. М. Дунаев их признаёт, хотя ни одного из них объяснить не может. Он просто верит в них и говорит, что они истинны. Это его право. Но откуда ему это известно? Где доказательства? Их нет. При этом попирается принцип бремени доказательства. Ведь не наука заявляет о чудесах, а религия, поэтому это её, а не науки, обязанность доказывать реальность чудес. Тем не менее время от времени обнаруживаются «чудеса», которые в ходе их научного изучения перестают быть таковыми. Например, феномен Туринской плащаницы. Мне искренне жаль профессора, который игнорирует результаты научных экспертиз, неопровержимо доказывающих, что в эту плащаницу не могло быть завёрнуто тело Христа, поскольку её возраст не более 6,5 столетий. (Согласно данным радиоуглеродного метода датирования, происхождение реликвии относится к 1262‑1355 гг., что согласуется с датой первого упоминания о ней – 1350 г.).

Чудеса – особая забота профессора. Здесь он становится воинствующим теистом и отрицает право за кем-либо утверждать или подвергать сомнению то, что сказано в Библии. Как учёный, рационалист В. Гинзбург не может поверить в непорочное зачатие и другие библейские чудеса, и потому зачатие Марии от Духа святого ему кажется неправдоподобным, невозможным. У некоторых учёных возникают в этой связи гипотезы о подлинном отце Иисуса. Это, – считает М. Дунаев, – «кощунственные измышления, оскорбляющие религиозные чувства всякого христианина». Но стоит ли так непомерно расширять сферу оскорбительного, что не только любой неверующий, но и верующий в любого иного бога станет богохульником? Тогда надо ополчаться на большую часть человечества. Здесь морально предпочтительнее позиция атеиста В. Гинзбурга, согласно которому, хотя «вера в чудеса и теизм в целом не совместимы с научным мировоззрением… верующие в чудеса вовсе не обязаны придерживаться научного мировоззрения». Свобода совести – это то, с чем так трудно смириться религиозному сознанию. Она существует только для него, конкретного верующего, и для него же она должна охраняться законом, другим же – молчать! Не случайно в России де‑факто уже введена «духовная» цензура РПЦ. Примеров церковных запретов за границами её компетенции с каждым днём всё больше.

Нетерпимость, недоброжелательность, стремление унизить оппонента – плохо скрываемые установки автора статьи о В. Гинзбурге. Этот негатив маскируется то цитатами из И. Киреевского и А. Хомякова о том, что у рационалиста грубый, ограниченный, порочный, развращённый и лживый разум, то схоластическими рассуждениями. В конце концов он обвиняет В. Гинзбурга в гордыне, высокомерии, ограниченности и обскурантизме и даже лишает его права на сожаление: «Он был бы достоин сожаления, если бы не навязывал эту свою ограниченность другим».

В. Л. Гинзбург – свободный, открытый и честный человек, высокоморальная личность. Он истинный гражданин России, горячо желающий ей просвещённости и благополучия. Так же как и многие другие социально ответственные учёные, он видит угрозы её гражданскому миру и указывает на них. Одна из этих угроз – нарушение конституционных принципов светскости государства. Будучи человеком неверующим, он лучше понимает блага и истинные права верующих, чем некоторые учёные мужи из Московской духовной академии. Как человек, обладающий зрелым правосознанием, он понимает, что только отделение церкви от государства и школы обеспечивает мирное и достойное сосуществование людей разных мировоззрений, предоставляет религии конституционную защиту, гарантирует существование и охрану сферы её функционирования в обществе, также как и обеспечивает всем гражданам независимо от их веры или неверия доступ к знаниям, гражданским свободам и социальным гарантиям. Это именно тот облагороженный правовой наукой принцип, который изначально формулировался как «живи и дай жить другим». Поэтому и нужно правовое светское государство, утверждающее и защищающее принципы веротерпимости, свободы совести, поощряющее компромиссы и диалог.

Время теократии безвозвратно прошло. Хотя реакция, вплоть до черносотенной, вполне возможна. Но, как справедливо считает В. Гинзбург, «потуги тех, кто хочет добиться успехов в стране в результате следования идеям, пусть и модифицированным, в духе "народности, самодержавия и православия", реакционны и приведут к результату, уже известному нам из опыта СССР». Эти «успехи» возможны как временное наваждение, как беда, результатом которой будут большие социальные конфликты. Надо этого избежать. Сегодня есть правовые способы не позволить стране скатиться в новый клерикализм. Во‑первых – это Конституция России как светского государства. Во‑вторых – это разум и моральный потенциал страны. Я хочу присоединиться здесь к мудрым словам В. Гинзбурга: «…Разум и добрая воля – вот те два крыла, на которых человеческая цивилизация и культура вознесутся ввысь. Роль разума здесь ясна, но его недостаточно, чтобы не дать человеческому обществу сбиться с верного пути и, скажем, скатиться к тоталитаризму. Нужна ещё добрая сильная воля для того, чтобы защитить плоды разума (науку), демократию, свободу и прогресс».

Остаётся только верить и надеяться, что у православного сознания в России достанет ума понять, что только в условиях демократии оно, как и любое другое религиозное сознание, имеет возможность свободно и достойно жить, быть правомерным, истинно признанным и уважаемым всем обществом.

¹ Статья дважды посылалась в АиФ, но никакого ответа получено не было.

² Дунаев М. Беда, коль пироги начнёт печи сапожник // Аргументы и факты. 2005. № 12., http://gazeta.aif.ru/online/aif/1273/11_01