ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Весна 2006 № 2 (39)

НАУЧНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

	ВЕРА
	в свете разума 1
Григорий Гумницкий

Религиозная идеология всемерно поддерживается нашим государством и многими СМИ. Возможно, этим отчасти можно объяснить, что статья профессора М. Дунаева «Беда, коль пироги начнёт печи сапожник» («Аргументы и факты», 25 марта 2005 г.) ² написана в столь авторитарном, даже грубо-пренебрежительном, начиная уже с названия, тоне. Оставим этот тон на совести автора. Но, как известно, нельзя найти истину в споре, не выслушав обе стороны. У нас, кажется, ещё не запрещены плюрализм и свобода совести, которая провозглашается в Конституции РФ. Автор обсуждаемой статьи, подобно философам средневековья, ставит религиозную веру выше науки, то есть выше разума. Я хочу предложить альтернативную точку зрения, никому её, в отличие от М. Дунаева, не навязывая, но давая возможность читателям лишний раз взвесить все «за» и «против» в решении столь важной проблемы.

К сфере разума относится познание, дающее истинное знание, в частности знание научное. Эту сферу называют также рациональной. Рационально в сознании человека то, что согласуется с законами логики, обеспечивая тем самым достижение истинных знаний, целесообразность практических действий и их результатов. Рациональное, разумное противостоит иррациональному как противоразумному. В конечном счёте рационально, разумно то, что соответствует действительности, является её адекватным, правильным отражением и благодаря этому ведёт к практическим успехам. Можно ли считать веру результатом познания и, следовательно, видом знания? Можно ли её признавать особым, даже высшим, разумом?

В старой, классической философии понятия веры и знания строго различались. По словам Фомы Аквинского, знают то, что видимо, верят же в то, что невидимо. Конечно, сейчас знают и многое из того, что «невидимо», но, во всяком случае, вера и знания различаются, больше того, оказываются антиподами. Другой великий мыслитель, И. Кант, писал, что знания имеют достаточное объективное основание, вера же – недостаточное. Здесь также очевидно их противопоставление. Кант считал уместным умеренный и скромный тон веры, не требующей безусловного подчинения. (Взять бы эту мысль Канта на заметку нашим нынешним адептам веры!)

	Пятый день творения. Иллюстрация из французской Библии XIV в.

Как видно из слов И. В. Киреевского, цитируемых М. Дунаевым, кроме «естественного разума» существует ещё «разум верующего», более высокий. М. Дунаев, в соответствии с религиозным пониманием, делит универсум на два мира: горний и дольний. Первому отвечает духовный уровень, который доступен познанию верой. Наука же может познавать только дольний, материальный мир и не должна претендовать на большее.

Итак, существуют два мира, два вида познания, а значит, вера – это тоже знание, и два вида разума, причем, как признаёт автор, «высший» представляется «низшему» неразумием. И это понятно, ибо на «высшем» уровне законы логики не действуют. Если возможно познание «высшего мира», то как оно происходит? На этот счёт автор ничего нам не сообщает. Он только говорит, что у верующего есть ощущение «бытия в Боге». Но откуда это ощущение, каким предметом оно вызывается? Обычный ответ на это вопрос даёт, например, отец В. Чаплин в статье «Не прячьтесь от Бога» («Аргументы и факты», 2004, № 47): «Наука и религия – это две самостоятельные области познания мира. Наука пользуется наблюдениями за природой. Религия же опирается на то, что открывает нам Бог через своё слово (через Священное Писание), через чудеса».

Итак, наука опирается на объективные факты, а религия – на тексты религиозных книг. Получается порочный логический круг: в этих книгах изложены священные «знания», которым нужно верить, потому что они священные. Эти знания даны Богом? Но чем это можно доказать? Некто, например Моисей, утверждает, что с ним говорил Бог. Но не проще ли было бы предположить, что ему это приснилось? А может быть, он это сказал людям, чтобы придать высший авторитет сочинённым им самим десяти заповедям? Не очевидно ли, что предполагать иррациональные объяснения чего-либо можно лишь в том случае, когда рациональные исчерпаны? Надо вспомнить о «бритве Оккама»: здесь, как и во всех других случаях, идея богов или единого бога оказывается излишней, это та самая «дополнительная сущность», без которой, объясняя исследуемые явления, вполне можно обойтись, а потому и не следует её привлекать. В этом и одно из косвенных, но вполне убедительных свидетельств небытия бога.

Но никаких разумных аргументов в атеистической позиции В. Чаплин и М. Дунаев не признают. Атеизм, по их мнению, тоже зиждется на вере и только на вере – на вере в небытие Бога. Это – глубокое заблуждение. Утверждение о несуществовании богов или бога (в их теистическом понимании) вытекает из всей системы научных и научно-философских взглядов, да и просто здравого смысла. Не вера лежит в основе знания, а, скажем так, трудности процесса познания лежат (в частности) в основе веры.

Религии – это иррациональные картины мира, складывающиеся в человеческих обществах на ранних стадиях их развития, в результате временной неспособности познания найти ответы на слишком многие вопросы бытия. Почвой религий всегда служит поле незнания, на котором вырастают причудливые, не от мира сего, но созданные из материала знаний (ибо никакого другого материала нет и быть не может) сущности, якобы населяющие некий иной, высший уровень бытия. Когда же эти вымышленные сущности начинают приходить в противоречие с реальными знаниями, обнаруживают свою логическую и фактическую несостоятельность – религиозный человек постулирует и особый, высший разум. Но никакой необходимости изобретать сверхъестественный мир нет, во всяком случае, эта «гипотеза» ничего по-настоящему не объясняет и никак не может быть полезна; мы живём в естественном мире, мире объективной действительности, который и познаём обычным, человеческим разумом, опираясь на факты и руководствуясь законами логики. Всё, что противопоставляется разуму, действительности и объективной истине, суть неразумие и абсурд, что выражено самой теологией в знаменитом положении «Верую, ибо абсурдно», означающем: в то, что абсурдно, можно только верить, но это нельзя знать и понимать.

На фоне колоссальных успехов научного познания мира вера, когда-то ориентировавшая человека в мире, действительно подобна лампаде, ненужной в лучах солнца. В этих условиях понятна попытка теологии объявить веру особым видом знания и разума. Но эта попытка несостоятельна. Религиозное «знание» не есть подлинное знание, ибо религиозные тексты не представляют собой сколько-нибудь стройных и логически связных теорий, их понятия неоднозначны, не имеют ясного смысла. Например, слова «бог», «существование бога», «всемогущество бога». Ничего нельзя сказать о том, что собой представляет бог. Сплошной туман. Существовать – значит быть в пространстве и во времени. Но считается, что бог был до пространства и времени, поскольку сам их сотворил. Что же такое он сам? Об этом ничего нельзя сказать. Предполагаемое бытие бога ничего в мире не объясняет, но только «персонифицирует» проблемы (как это и свойственно первобытному мышлению). Как из ничего можно создать нечто? Никакого понятия об этом нет и не может быть.

Праведники наслаждаются божественной музыкой в раю; души новопреставленных взвешиваются. Иллюстрация из псалтыря XIII в.

Как только богу пытаются приписать определённые признаки, необходимые, чтобы образовать понятие, впадают в неразрешимые противоречия. Понятие всемогущества является фиктивным, иррациональным, ибо заключает в себе логическое противоречие и, соответственно, несовместимо с законами природы. Всемогущество должно заключать возможность собственного ограничения, но оно не может себя ограничить, так как в этом случае перестаёт быть самим собой (вспомним знаменитый вопрос: может ли бог создать камень, который сам не сможет поднять?). Идея всемогущества бога содержит в себе и вопиющее моральное противоречие: почему бог, будучи всеблагим, всеведающим и всемогущим, создал мир, полный зла? О невозможности никакой разумной теодицеи («оправдания бога») писал ещё И. Кант. Но вот англичане Д. Гудинг и Д. Леннокс в книге «Мировоззрение», в которой они критикуют науку и отстаивают теологию, вновь прилагают немало стараний, чтобы найти решение этого каверзного вопроса. Их утверждение, что бог хочет сделать тем самым людей «величественными», звучит крайне неубедительно. (Эту книгу, изданную у нас чуть ли не миллионным тиражом и раздаваемую желающим бесплатно, министерство образования РФ «допускает» в качестве учебного пособия… На мой взгляд, здесь явно ставилась задача не образования, а отупления, превращения людей в стадо, не способное отличить истины от заблуждения и невежество от знания.)

Теологи утверждают, что бог является для людей источником и учителем морали, что именно религия несёт людям нравственные знания, в разумности которых невозможно сомневаться. Мораль действительно разумна, она составляет неотъемлемую часть человеческого разума, его высшего проявления – мудрости, но дело в том, что мораль по своей природе не относится к религии, это самостоятельная форма общественного сознания. У этих форм есть нечто общее, делающее их способными к объединению, к своего рода «симбиозу», а именно то, что обе они выражают отношение приоритетности природного и социального перед индивидуальным, если сказать более общо, – необходимость подчинения элемента системе, как низшего высшему. Характерной для религии является угроза жестокого наказания, «божий страх» как мотив поведения. Мораль же основана на внутренней, добровольной склонности, на спонтанном стремлении личности к добру и справедливости, на искренней любви к людям, на чувстве долга, которое, конечно, заключает в себе и момент самопринуждения. Если к морали и применимо понятие страха, то в известном смысле страхом можно, как это делает Сократ, назвать стыд – страх бесчестия, боязнь угрызений собственной совести. Следовательно, мораль и религия – качественно различные формы общественного сознания. Но религия имеет тенденцию «узурпировать» мораль, ставить её себе на службу и даже выдавать себя за её источник, давая ей религиозное, основанное на идее бога, объяснение. Морали придаётся религиозная форма. Однако мораль – не часть религии в собственном смысле, религиозным является лишь соответствующий способ обоснования морали, суть же её не имеет религиозного смысла. Наоборот, мистическое содержание постепенно выветривается из религии, она сама всё больше трансформируется в этическое учение, а священнослужители выступают перед паствой скорее как проповедники морали, чем вероучители.

Придёт время, когда религиозная форма полностью изживёт себя, и мораль, являющаяся последним прибежищем религии, сбросит с себя эту форму, как змея старую кожу. Пытаться реставрировать её, тем более придавать ей силу государственной идеологии – значит наносить серьёзный вред обществу, делу образования молодёжи, то есть будущему нашей науки.

Моральное воспитание должно носить светский характер. Не кто иной как Владимир Соловьев, не говоря уже о философах-материалистах, утверждал, что атеист может быть подлинно нравственным человеком. Да и Кант считал, что мораль автономна по отношению к религии. Религия негативно влияет на мораль, искажает её сущность: привносит в неё чуждые ей моменты – мотивы страха перед гневом божьим, надежду на спасение и счастье в неком потустороннем мире, то есть придает ей эгоистические черты, несовместимые с её истинной природой. Одним из основополагающих элементов морали является принцип справедливости, означающий признание общечеловеческого равенства и вытекающее из него требование социального равенства. Осуществление этого требования истинно морально.

Христианская этика лишена сколько-нибудь конструктивных идей социальной справедливости. РПЦ мирно уживается с олигархией, вместо того чтобы осудить людей, безмерно обогатившихся за счёт общественного достояния, и встать на защиту обобранных и обездоленных. Неверно думать, что различные моральные системы равноценны, что каждая правильна, если служит интересам своего социального субъекта, что нет общечеловеческого критерия истинности морали. Такой критерий есть, он состоит в законах самой природы человека, выраженных в общих принципах морали. Это высшие принципы социальной целесообразности, достижения подлинного блага всех и каждого, и они не могут быть изменены или отброшены ни в угоду религии, ни в интересах политики.

Несколько слов о так называемых «чудесах», которые якобы доказывают существование бога. Стремясь принизить научное знание, разум, теологи то и дело ссылаются на ещё не решённые наукой проблемы. Но наука уже раскрыла множество тайн природы, дала человечеству огромные производительные силы. Спрашивается, откуда следует, что причиной великого множества религиозных «чудес» явился именно бог и не будут найдены естественные причины того, что на данный момент непонятно? Никаких доказательств на этот счёт нет и не может быть. Вера в это достигается лишь посредством внушения, знания же и разум здесь ни при чём.

В заключение ещё раз коснёмся вопроса о «разуме верующего», якобы высшем по сравнению с разумом учёного. Никакой другой «разум», кроме обычного человеческого, опирающегося на факты и строго подчинённого законам логики, в объективном естественном мире ничего не значит и, следовательно, объективно не существует. То же, что М. Дунаев называет «разумом верующего», оказывается при ближайшем рассмотрении более или менее хитрой софистикой, сотканной из логических ошибок и различных сознательных приёмов: непререкаемого тона, ссылок на «святые» авторитеты, явного или скрытого запугивания, апелляции к эмоциям, ложных обвинений в адрес науки и отдельных учёных и т. д. Все эти приёмы можно обнаружить в обсуждаемой статье. Здесь можно сказать лишь о некоторых.

	Архангел Михаил приносит души Христу. Книжная иллюстрация XII в.

Согласно автору, духовный мир может познаваться только верой, но не наукой. Но выражение «познание верой» бессмысленно. Если вы во что-то верите, то уже нечего познавать. Вера не есть орудие, средство познания, и ставить её по этому признаку рядом с разумом неправомерно.

Автор описывает нам некий горний мир. Но разве доказано, что этот мир существует, что он не является плодом особым образом настроенного воображения? Автор же категорично утверждает, что он существует, а значит, выдаёт желаемое или воображаемое за действительное, вводя таким образом в заблуждение своих читателей или слушателей (поскольку он, очевидно, то же самое говорит и своим студентам на лекциях).

Приравнивание положений веры к аксиомам в науке неправомерно, ибо аксиомы интуитивно выводятся из опыта, а затем подтверждаются теорией, если она согласуется с фактами и подкрепляется ими. Из каких фактов вытекает и какими фактами подтверждается существование «горнего мира», то есть сверхприродного «того света»? Автор голословно заявляет, что «вера» атеиста в несуществование бога (на самом деле это не вера, а здравый отказ от не способных ничего объяснить архаичных представлений) – его «произвольное допущение». Оказывается, атеист начисто лишён опыта, который есть у верующего, и поэтому он отрицает наличие такого опыта у других. На этом «основании» автор обвиняет атеизм… в обскурантизме! Вот как можно всё вывернуть наизнанку! Как говорится, с больной головы на здоровую. Если бы автор имел привычку заглядывать в словарь, он бы убедился, что обскурантизм – это «крайне враждебное отношение к просвещению и науке; мракобесие» (см. «Современный словарь иностранных слов». М., 1993. С. 418). Разве не М. Дунаев ограничивает и принижает науку, отводя ей в качестве резервации или гетто лишь «вещественный» мир и закрывая вход в мир духовный? Да, смешно было бы, если бы наука взялась изучать «горний мир» (утверждение о существовании коего не имеет объективного смысла), но именно наука изучает реальное человеческое сознание, в частности причины появления в нём фантастических, иррациональных представлений о некоем потустороннем мире. Конечно, для религии такое посягательство науки на её «святая святых» крайне нежелательно, и адепты веры воюют против этого, стремясь поставить науку «на место», что и делает М. Дунаев.

Как утверждает автор, «религия вовсе не против науки, но против научной идеологии, против претензий науки на обладание полнотою истины». Но это очевидное недоразумение, поскольку наука не претендует на «полноту истины». Она претендует на то, что открываемые ей знания в указанных пределах достоверны и надёжны (учёные говорят; воспроизводимы), поэтому их можно использовать на практике, для улучшения условий человеческого существования, и на них можно опираться в дальнейшем познании мира. Пытаться поставить науке какие-то границы – это и значит быть против неё. Как и организм, наука живёт, пока функционирует, то есть продолжает свою познавательную деятельность. Подлинной «идеологией» науки является философский материализм, точнее, научное мировоззрение, вытекающее из самой сущности научного познания и обосновывающее свойственное науке стремление к ничем не ограниченному исследованию мира во всех его проявлениях. Понятно, почему научное мировоззрение вызывает к себе враждебное отношение церкви, делающей при поддержке Министерства образования, т. е. государства, всё возможное, чтобы включить в школьные программы не научные, а вероисповедные предметы по православию. Вот это и есть обскурантизм в действии.

У автора получается, что люди, так сказать, «свыше» абсолютно разделены на две категории: на тех, кому дано испытывать «религиозный опыт», и тех, кому это не дано. Атеисты – это худшая категория, «низшая раса». Можно ли серьёзно относиться к такой «теории»? Конечно, нет! Верования бывают разными, зачастую противоречащими друг другу, но можно ли найти критерий, чтобы отличить истинные от ложных? Такого объективного критерия нет. Каждый просто скажет: мои верования истинны, потому что я их такими считаю, то есть потому что они мои. Очевидно, что подобный критерий ни для кого не обязателен. Что же это за разум, тем более «высший», если он не даёт достоверной и независящей от индивидуальных пристрастий истины? Нет, конечно, вера не является разумом, и у неё нет никаких логических оснований вступать в спор с действительным, в особенности с научным разумом. Как говорится, каждому – своё. Дело не в том, что атеисты не могут понять смысл религиозного опыта, а в том, что они в нём не нуждаются и он для них неприемлем, ибо они ясно сознают его несовместимость с разумным мышлением и научной картиной мира.

Религия возникла в первобытные времена как продукт «дологического», магического мышления, она всегда была и останется алогичной, иррациональной формой сознания, ибо такова её природа. Ничего нового современные религии не внесли, они так и остаются на уровне первобытного мышления, но всё так же претендуют на водительство человеческими умами. С точки зрения науки, это было бы смешно, если бы не было так грустно. Когда-то человек чувствовал себя в центре мира, над которым располагались сферы небесные, а его боги были непосредственно озабочены его существованием, нравственным совершенствованием и благополучием, им можно было служить и тем добиваться их особого благоволения. Сейчас учёные заглянули вглубь Вселенной на расстояния в миллиарды световых лет, Земля со всеми населяющими её существами – ничтожная пылинка по сравнению с такими масштабами… Нынешняя картина мира настолько несопоставима с детски-наивными мифами древности, что в них даже нечего и опровергать, достаточно осознать их место в истории человеческого развития. Поэтому Лаплас и Гинзбург – вовсе не «гордецы», как считает М. Дунаев, но просто трезвомыслящие люди. А вот М. Дунаев и иже с ним действительно обуяны гордыней, если полагают возможным указывать учёным, чем им следует заниматься, а чем не следует.

Религия, в данном случае православие, имеет известное социальное оправдание, поскольку она востребована частью населения – верующими, которым она необходима в качестве особого психотерапевтического средства. Она доставляет им утешение, примиряет с трудностями жизни, даёт надежду, хотя и иллюзорную. В этом же, впрочем, и её отрицательное значение, ибо она мешает им занять активную гражданскую позицию и отстаивать своё право на достойную жизнь в этом мире, на реальные счастье и справедливость. Во всяком случае, пока есть верующие, правомерно и существование религиозных институтов.

Но православие, как и любая другая конфессия, не является у нас государственной идеологией и не может, согласно Конституции РФ, навязываться гражданам в обязательном порядке. Претензия некоторых представителей церкви на то, чтобы диктовать свою волю науке и образованию не имеет под собой ни морального, ни правового, ни какого-либо другого разумного основания и является опасной для общества, ибо, если подобная тенденция возобладает, это неминуемо приведёт к существенному снижению интеллектуального потенциала общества, последствия чего будут катастрофическими. Ведь именно наука и вообще разум лежат в основе нормального существования и успешного развития любой страны, как и человечества в целом.

Попытка М. Дунаева принизить науку, чтобы защитить и возвысить веру, отталкивает здравомыслящих людей. Для науки нет и не может быть закрытых тем. Теология постоянно критикует науку. М. Дунаев хочет, чтобы эта критика была односторонней, чтобы учёные не смели и рта раскрыть, оспаривая те или иные религиозные догмы. К счастью, возврат к средневековью сейчас уже невозможен, хотя, как мы постоянно убеждаемся, попытки в этом направлении у нас делаются.

Борьба между наукой и религией неизбежна, но важно, чтобы она велась в цивилизованной, корректной форме. Остается пожелать, чтобы впредь так оно и было.

¹ Здесь – вера религиозная.

² Статья направлена против нобелевского лауреата академика В. Гинзбурга, сказавшего в интервью АиФ (№ 47, 2004), в частности, что он не верит в «чудо непорочного зачатия».