ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Весна 2007 № 2 (43)

ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПЕДАГОГИКА

Сергей Перуанский

Скажу честно: когда я впервые взял в руки и перелистал книгу Анатолия Тасминского «Наставники. Ориентиры. Действия», я отнёсся к ней весьма скептически: оседлали компьютеры и пишут мемуары все, кому не лень. Даже не мемуары, а расширенная автобиография бывшего второгодника. Очень интересно! Но пробежав пару страниц, потом ещё пару, я уже не оставил книгу, пока не прочитал внимательнейшим образом всю до конца.

Когда мемуары пишет полководец – они о сражениях да победах. Артист пишет о спектаклях, которых ты не видел. А о чём пишет человек с биографией такой же, как у миллионов других людей? Описывая свою жизнь, он пишет о нас, живших в ту же эпоху. Чтение книги выливается в воспоминания, в сравнения: у автора так, а у тебя вот как, у твоих родителей так, у земляков вот так…

Они там, в Белоруссии, играли в жёстку, и у нас точно такая игра была. Но зато изобретение деревенских кулибиных – то ли самокат, то ли салазки из согнутого стального прутка – они называли таратайкой, а мы – «гнуткой».

Правда, чтобы такие сравнения заработали, автору, пишущему о «простых» людях (в отличие от полководца или артиста) надо иметь литературный талант, но это счастливое обстоятельство в нашем случае как раз «имеет место быть». Незамысловатый рассказ о семейных делах (вплетённых, однако, в контекст драматичных исторических событий) прерывается иногда кристально ясными стихами Якуба Коласа (хорошо, что на белорусском языке; так ещё понятней). Тут и там вставлены белорусские словечки, окрашивающие повествование ненарочитым юмором. Простота языка, отвечающая простоте событий (единство формы и содержания), может вызвать мысль, что так писать мог бы всякий. Но, кто писал, тот знает, какой сложный невидимый миру труд стоит за этой видимой миру простотой.

Мы много читали о войне, но одно дело – книги, прошедшие идеологическую цензуру, другое – непредвзятые свидетельства очевидца. Читаем: «Выражение "идёт война народная" весьма подходит к тому, что я сейчас описываю. Профессор Клумов, Франя, моя мама, Гриша – их никто не оставлял и тем более не готовил заранее для подпольной работы. Каждый из них боролся, как умел. И вот такие люди и составили Целое – народное Сопротивление». А нам упорно внушали, что всё это заслуга подпольных обкомов партии. Фадееву пришлось даже переделывать «Молодую гвардию», чтобы должным образом показать руководящую роль партии. Наверное, были свои заслуги и у обкомов, но делать из них альфу и омегу народной войны – значит преуменьшать героизм народа.

Но ещё и то узнаём мы из книги А. Тасминского, что линия фронта пролегала между односельчанами, разделяя их на партизан и полицаев, по их отношению к колхозному строю. И что многие крестьяне мечтали о возвращении земли и определяли свою «стратегию», исходя из надежд на возвращение прежнего уклада жизни.

А вот автор делает совсем странную вещь: зачем-то знакомит нас со своими дядями и тётями. «Что он Гекубе, что ему Гекуба?». Но в этих кратких биографиях, как солнце в каплях воды, вдруг видишь эпоху. Вот комсомолка тридцатых годов трактористка тётя Надя, которая не рассталась со своим комсомольским задором всю жизнь. А вот дядя Петя, который не сможет пройти через контрольную арку аэропорта даже в обнажённом виде, поскольку слишком много снарядных осколков осталось в его теле. Так мало-помалу книга становится «эпохой, схваченной в судьбах "простых" людей». А читатель со всё большей симпатией и интересом следит за героями книги – школьниками, учителями, колхозниками…

Могут задать «контрольный вопрос»: если в книге, как вы утверждаете, отражена эпоха, то можно ли по ней понять, почему распался СССР? Ещё бы нет! Посмотрите, какие чудеса отлаженности и оперативности проявляет система управления, когда курсант Тасминский на семинаре высказал гипотезу, что в разрыве отношений с Китаем, в чём-то виноваты и мы: ещё до конца семинара (!) из Москвы (в Ленинград!) уже позвонили начальнику училища «о вопиющем заявлении такого-то курсанта». И взгляните на систему управления, когда наш автор работает в должности начальника строительного участка. Ему говорят: завтра «будет работать экскаватор и шесть самосвалов. Самосвалы пришли, экскаватор – нет. На следующий день приходит экскаватор, а самосвал – только один. И так изо дня в день» (выделено мной. – С. П.). Добавим: и так по всей стране. Разве не ясна историческая перспектива такой страны? И что там искать масонский заговор, вспоминать о происках ЦРУ…

Книгу «Наставники. Ориентиры. Действия» с наибольшей пользой для себя прочтут учителя, преподаватели техникумов и училищ, «отцы-командиры», да и все родители, которые видят в себе не только родителей, но ещё и воспитателей своих детей. Во-первых, автор заражает читателя своей постоянной готовностью учиться у всех и каждого. Во-вторых, автор, обладая природным педагогическим талантом, приводит многочисленные примеры замечательных педагогических находок из опыта своих наставников и из своего собственного. К тому же здесь изложены основные положения психолого-педагогической теории выдающегося психолога П. Я. Гальперина. Жаль, здоровье не позволило А. Тасминскому написать диссертацию в русле этой теории: думаю, что исследовательская честность диссертанта помогла бы прояснению спорных моментов, свойственных этой теории.

К обсуждаемой книге тесно примыкают книга автора «Отряд» и автобиографическая повесть его отца Иосифа Тасминского «Тревоги и душевная стоимость жизни», образуя своеобразную трилогию. Избитый штамп «массовый героизм» кто-то ставит под сомнение, кто-то о нём ничего не знает, но в этих книгах это понятие предстаёт во всей своей прозаической реальности, в повседневной обыденности партизанской жизни. Эти книги станут ценнейшим материалом для будущих этнографов и историков именно подробностями жизни поколений советских граждан, потрясающими поворотами жестокой логики войны. Приведу лишь один эпизод, достойный пера Шолохова. Полицаев, взятых в плен, партизаны закалывали штыками, так как патронов на расстрел не хватало. Молодой полицай просит молодого партизана застрелить его, и партизан откликнулся на эту просьбу. Они были друзьями детства.

Сколько сюжетов страшных трагедий (и смешных комедий) безвозвратно утеряно из-за того, что не был организован сбор воспоминаний рядовых участников Великой войны. И вообще ни одно поколение не должно уходить без летописей, содержащих воспоминания представителей всех сословий и социальных групп (даже бомжей!). Местные краеведы сделали бы великое дело, организовав создание таких летописей. Достоянием потомков должны стать не только сухие архивные данные, но и яркие эпизоды из жизни тех, кто своим иногда скромным, а иногда и героическим трудом создаёт эпоху. Вот о чём напоминает нам «трилогия» Анатолия Тасминского.

Книга «Наставники. Ориентиры. Действия» наполняет читателя жизненным оптимизмом. Прочитав её, невольно оглядываешься на себя и вдруг понимаешь, что и у тебя интересная жизнь, и тебя окружали и окружают замечательные люди.

Последовав примеру автора, обогатившего книгу прекрасными стихотворными вставками, можно передать настроение, создаваемое его книгой, стихами Булата Окуджавы:

Книга А. Тасминского по-своему философична. Я не имею в виду последнюю главу, где собраны разные мысли – иногда глубокие («материя» – от «мать»), иногда – не очень. Она философична своим построением. Гегель говорил, что философская система представляет собой круг: её конец – возвращение к началу, но на другом уровне. Начавшись с младенческих лет автора, книга завершается фотографиями его малолетних внуков. Но главное в том, что «трилогия» А. Тасминского показывает, каких разносторонне одарённых людей объединяло человеческое общежитие, именуемое советским народом. И вновь и вновь возвращаешься к мысли: почему же этот народ так и не смог обрести правителей, достойных его таланта?

Воспитание

и социогенез

(по материалам книги А. Тасминского «Наставники. Ориентиры. Действия»)

Юрий Пивоваров

Существуют два вида воздействия взрослых на детей: образование (научение) и воспитание. По сути, оба процесса представляют собой обслуживание детей, их подготовку к последующей жизни. Однако они различаются по направленности. Образование – это, в большей мере, забота о наполнении индивида знаниями, обеспечивающими его будущее место в социуме. Воспитание – это также забота о благополучии человека, но через подготовку к активному включению в общежитие, совместное бытие. Иначе говоря, воспитание – это также забота о будущем социума, в котором индивиду предстоит существовать.

Можно видеть три варианта воспитательных воздействий: вынужденное, пассивное и активное.

Вынужденное – это реакция взрослого на какие-либо недопустимые поступки ребёнка. Здесь воспитание осуществляется, грубо говоря, методом «отрицания».

К пассивному воспитательному воздействию относится образование, как мы его определили выше. Здесь воспитывающее начало проявляется лишь косвенно, скажем, на примере тех литературных или исторических героев, о которых рассказывает учитель, или в выработке привычки к труду (по овладению знаниями). Но в пользу внешнего мира обучающийся не делает пока ничего.

К активному следует отнести постановку такого взаимодействия взрослого с ребёнком, при котором они вместе (а, главное, в определённой мере и сам ребёнок) созидают, т. е. преодолевают себя ради реальной пользы другим людям.

Активный вид воспитания весьма непрост. И большинство родителей осуществить его не могут: полно других забот, а хуже того – нет понимания необходимости именно такого воздействия на детей.

Вследствие этого созидательность социума в относительно благополучные эпохи исчерпывается, и восстанавливается в основном в результате тяжёлых социальных испытаний. Противостоять губительным разрешениям общественных противоречий (через которые, собственно, и происходит развитие общества) можно лишь сознательно содействуя активному варианту воспитания. В противном случае противоречия неминуемо будут решаться самой дорогой, если не страшной, ценой. Людские противостояния стихийны, т. е. раз возникнув, перестают зависеть от воли участников.

Возникает вопрос: а какое из существующих сословий взрослых наиболее способно это воспитание осуществлять? Мой ответ в следующем: это сословие пожилых людей (в основном, как мне представляется, мужчин), накопивших понимание жизни и освободившихся от производственной занятости. К ним близко и сословие деятельных инвалидов, способных служить отличным катализатором активного воспитательного процесса.

Ясно, что этот процесс локально затратен. Он даёт эффект только в отсроченном хранительном бытии общества. Поэтому без активной поддержки обществом, в первую очередь интеллигенцией, он состояться не может ¹.

Именно в контексте всего вышесказанного я и буду рассматривать книгу Анатолия Тасминского.

Итак, книга является не просто занимательным «чтивом», тщательно отработанным и искусно написанным. Она – одно из документальных свидетельств социогенеза нашего общества, пожалуй, за столетний период.

Наиболее конкретно социогенез отражается в судьбе её главного героя – автора. Его жизнь, в общем, достаточно благополучна, несмотря на несчастья войны, младенческим свидетелем которых он оказался, и на последние двадцать лет неумелых, а иногда и преступных российских «реформ». Автор считает свою судьбу заслугой наставников, встретившихся на жизненном пути. Не будем отрицать этого. Главным в книге, на наш взгляд, является всё-таки подтверждение того тезиса, что разворачивание жизни человека, его судьба определяются «вкладываниями» начального этапа жизни.

Очевидно, что никто «активно» (в указанном выше смысле) мальчика не воспитывал. Многое в жизни автора сложилось в силу стечения обстоятельств. Так, на его формирование повлиялото, во-первых, что в младенчестве досталось видеть ужас войны, и выжить. Во-вторых, и это тоже важно, мальчиком в детстве «управлял» строгий дедушка (правда, автор с юмором оценивает как перспективно ущербный – метод ставить дитя коленками на горох или соль…). В-третьих, ребёнку повезло в том, что вернулся с войны отец. В-четвёртых, в том, что мама оказалась педагогом и т. д… Всё это вместе родило «светлость» судьбы автора, реализовавшуюся, в том числе, во встречах с наставниками, добрыми людьми. Результатом этой установки автора является и обсуждаемая здесь книга.

Тем же, кому такого счастья в младенчестве не досталось, с возрастом пришлось удовлетворяться собутыльничеством и прочими подобными «прелестями», например, стройбатовской жизни. «Были "хлопцы" из провинции, которые нутром так и остались в ней. Мирок: танцы-застолья – остались до дней нынешних» (с. 219).

Однако детское окружение автора имело и свои недостатки: не было того созидающего начала, о которым мы говорили выше. Отсюда и озорство, и плохая учёба в начальных классах. Радикальное изменение отношения к обучению в школе возникло вследствие именно того, что отец «окунул» подростка в реальную производственную обстановку, показал реальные человеческие отношения людей. Этого «базиса» хватило на последующее волевое саморазвитие, успешное военное обучение, создание семьи, творческое исполнение преподавательского назначения.

Обсудим некоторые темы книги.

1. «Как сделать, – ставит вопрос автор, – чтобы знания превращались в факт мировоззрения? Чтобы человек развивался, а не просто накапливал информацию?» (с. 180).

Продолжая мысль автора, заметим, что мировоззрение от простой образованности отличает именно то, что оно определяет деятельность человека, которая может быть, в числе прочего, направлена на упреждение общественных трагедий… А значит, оно должно включать в себя ту установку, что он ответственный участник жизни, а не её безоглядный потребитель. Воспитание этой гражданской установки следует начинать уже на этапе становления: если она не возникнет в раннем детстве, то потребительская установка займет её место сама собой. «Общежитийность» в маленького человека закладывается только в опыте созидания – делания-для-других (пусть и весьма малом). Но «делание добра» ребёнком невозможно без побуждающей инициативы взрослого, и здесь, как уже говорилось, главную роль призван сыграть пожилой мужчина. Автор приводит афоризм Л. Толстого: «В старости идёт самая драгоценная нужная жизнь и для себя и для других» (с. 41).

2. «Если бы нас учили понимать себя и других людей, то много легче было бы жить на свете, да и жизнь в обществе была бы иной» (с. 183).

«Учить» этому школьными методами – словами и наставлениями – невозможно. Потребность понимать себя и других исходит с уровня подсознательного, а этот уровень формируется в детстве и на практике. Так, «инженер-самоучка Пётр Анкидинович Титов обладал редкой практической смёткой, не имея за плечами даже сельской школы» (с. 184).

3. «Освоение автомобильного крана позволило понимать и уважать труд людей, работающих с техникой» (с. 185). «Мудрость требует учёта интересов других людей» (с. 193).

Качества, весьма желаемые для руководителя (и не только…)! Увы, встречаются они редко, именно вследствие недостатка внимания общества к гражданскому становлению сменяющего поколения.

4. Автор цитирует одного из любимых им писателей – В. Кротова: «Интеллигенция – это общность индивидуальностей, соединённых тягой к гармоничному мироустройству и тоской о его неосуществимости». И замечает сам: «Все войны – свидетельство того, что наша история ещё не история, а кошмарная Предистория, в которой Человек ещё не был ценностью» (с. 396).

Задача «гармоничного мироустройства» весьма неопределённа. Я предложил бы более простую задачу – упреждающего преодоления трагедийности разрешения естественно созревающих противоречий общественного бытия. При этом, оказывается, не «переустраивать» мир надо (это задача по самой своей постановке, выражаясь математически, не корректна), а заботиться о заблаговременном наполнении подрастающего поколения, каждой складывающейся личности, не столько «технологическими» знаниями, сколько способностью ощущать себя органической частью сообщества, этого природного организма (а не бездумным потребителем жизни). Достигнуть этого можно, замкнув в череде поколений «завершение жизни с её началом», создав условия созидающего взаимодействия возрастов старшего и младшего.

5. «Воспитание тогда можно считать достигшим цели, когда человек приобретает энергию и волю себя дальше совершенствовать» (с. 223).

На самом деле, способность к самосовершенствованию обретает только человек, получивший (ещё в младенчестве) соответствующие подсознательные установки. Тот, у кого их нет, не способен даже подступиться к этой задаче.

Жизнь – это разрешение противоречий. Главным противоречием для человека является: «жить для себя – жить для других». «Жить для себя» заставляют каждого его животные инстинкты. В них же заложено стремление превосходить другого: «Природа вдохнула в каждого желание превосходить других» (Н. Лобачевский; с. 398). Однако следование только этому принципу означало бы непрерывную «войну всех со всеми». И здесь вступает в силу противоположный принцип – «жить для других». Диалектическое взаимодействие этих противоположностей весьма тонко. Лишь жизненный опыт позволяет постичь их подлинное, жизнесберегающее единство. Противоречие разрешается, когда принцип «жить для других» становится в социуме (от трудового коллектива до государства) общепринятым. В этом и реализуется общественное бытие. Увы, по сию пору этот принцип не распространяется на всё человечество…

6. «…Должность начальника строительного участка не подходит по причинам: проблемы решаются в среде собутыльников; не ругался матом; излишняя доверчивость; не любил мелочёвки, хотел жить по большому счёту; энергия тратится на дезорганизованность; душевные усилия строителей, выражаемые в количестве выпитой водки, высказанного мата, уничтожении материалов, выматывании нервов…» (с. 232).

Во многих изъянах нашей жизни нет вины людей, а есть их беда (беда нас всех, россиян). Также не являются исключительно личной заслугой человека его ценные качества. И то, и другое – результат разных условий «пробуждения человека» на этапе младенческого, детского становления и последующего развития.

7. «Половые отношения играют главную роль в жизни» (А. Шопенгауэр; с. 399). И затем ремарка: «нельзя делать из этих отношений кумира».

Это не решается по произволу. Место половых проблем в судьбе человека определяется занятостью его ума и души. Если человек воодушевлён некой благой идеей, то половой инстинкт ему не мешает; разгул этого инстинкта возникает на месте душевной опустошенности. То или другое – следствие созидающего становления или его отсутствия в младенчестве и детстве.

8. «Каждый человек должен написать свою книгу, в которой делится опытом с потомками. Только надо позаботиться о качестве самой жизни – страницах будущей книги» (с. 405).

Само это стремление есть следствие подсознательных установок, не избираемых индивидом по желанию. Да и опыт всякой чужой судьбы бывает поучительным для нас только тогда, когда мы оказываемся способными видеть в ней не что-то частное, но её естественную обусловленность, общий природный закон. Здесь под природой понимается природа человеческих отношений.

Подводя итог, скажу, что книга А. И. Тасминского не только интересно и с тонкой наблюдательностью повествует о личной судьбе автора, но и прекрасно иллюстрирует становление гуманных свойств человека в процессе его жизни. Наряду с этим, книга на примере судеб многих «простых» людей даёт панораму жизни нескольких поколений, от довоенной эпохи и вплоть до начала реформ в России.

¹ То, что такая воспитательная работа пожилых и инвалидов с детьми возможна, удалось практически доказать более чем 10-летней творческой работой лаборатории «Созидание». Здесь удаётся не только детей подвигнуть к личному преодолению ради общего блага, но и обучить взрослых участников весьма специфическому педагогическому взаимодействию с детьми. Даже само помещение лаборатории отремонтировано, оборудовано, оснащено инструментарием силами подростков в режиме взаимодействия с пожилыми и инвалидами, иногда и людьми, выброшенными судьбой из нормальной жизни. И это стало возможным при полном отсутствии материальной поддержки со стороны государственных структур. Конечно, если бы такая поддержка состоялась (а здесь достаточно и самых скромных финансовых средств), то воспитательный процесс оказался бы существенно более эффективным.