ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Лето 2007 № 3 (44)

ГУМАНИЗМ И ЭКОЛОГИЯ

Борис Родоман

В этой статье, выступая с позиций наивного здравого смысла, я предлагаю обсудить вопрос, насколько совместима с известными принципами гуманизма и с экологическими требованиями рыночная экономика, особенно российская. Рассмотрим несколько ярких примеров, вызывающих наибольшие опасения и тревогу.

Экономическое стимулирование зла

Так называемая коррупция в России – не порок системы, а сама система, т. е. административный рынок [1], сложившийся в советское время в виде безденежного обмена услугами, а после 1991 г. отчасти конвертировавшийся в денежную форму в результате успешной рецепции удобных ему компонентов рыночной экономики. Сегодня в ходе укрепления «вертикали власти» доля административной валюты опять растёт, но возможность её обналичивания и зарубежной капитализации не уменьшается. С учётом всех видов коррупции современную Россию можно считать одной из самых рыночных стран мира.

Во всяком обществе существуют специалисты по борьбе со злом, их роли делятся между частным сектором и государственными учреждениями. При наличии рынка появляется заинтересованность в сохранении и росте того зла, с которым они имеют дело. Могильщиков радует возросшая смертность, адвокатов – приток клиентов из преступного мира, но обвинять таких специалистов по формуле cui prodest? (кому выгодно?) ещё нельзя: «заинтересованы» не обязательно означает «виноваты».

При достаточно высокой коррупции, когда сама государственная власть приватизируется и продаётся, островки неподкупности уменьшаются, как шагреневая кожа; размываются, как остров Гельголанд, обваливаясь в рыночное море. Возникает новая ситуация: охваченный коммерцией деятель становится заинтересованным творить нечто противоположное тому, что формально вменено ему в обязанность. Он либо сразу становится на криминальный путь, например, избираясь в законодательный или поступая на службу в правоохранительный орган исключительно ради своей корысти, либо задерживается на некоторое время в ситуации выбора.

Врач думает, спасать ли ему тяжело травмированного или умертвить, продав свежие органы; преподаватель – вести занятия «как следует» или собрать со студентов дань на очередной зачёт, экзамен; пожарный – тушить горящие дома или поджигать их (держа пожар под контролем) по заказу риэлторов; охранник – беречь своего шефа или предать его врагам, а то и самому стать киллером. Субъект гамлетовских раздумий – не Буриданов осёл; левая охапка сена на порядок больше правой, к которой, правда, добавлены лежащие на той же чаше весов невидимые остатки страха и совести, но они эфемерны.

В высоко коррумпированной рыночной среде борец со злом, получающий за свою деятельность сдельную оплату, прибыль или рассчитывающий на последующее разовое вознаграждение, не только заинтересован и хочет, чтобы этого зла было больше, но и сам становится его важнейшим источником.

Загрязнение среды и расслоение общества

С загрязнениями окружающей среды можно бороться на трёх уровнях, т. е. в трёх местах, рассматриваемых на теоретической модели.

 На уровне генератора (источника) загрязнений: не выпускать грязную воду, газы, пыль за пределы завода, фабрики, а там же их перерабатывать; возвращать очищенную воду в те же цеха, лишь пополняя извне небольшой объём неизбежных потерь; иными словами, осуществлять практически безотходное или малоотходное производство с циклом, замкнутым на небольшой территории.

 На уровне транслятора (передатчика, переносчика) загрязнений, когда приходится иметь дело со всякого рода транспортом, искусственным и природным: не пользоваться одними и теми же реками и каналами для питья и для слива помоев; изолировать трубопроводы, предохраняя их от протечек; иными словами, укреплять стенки проводящих сосудов и отделять «артерии» от «вен».

 На уровне реципиента (приёмника, получателя) загрязнений: защищать от шума и грязи отдельных потребителей – индивидов и малые группы, их дома, квартиры, транспортные средства, т. е. производить и устанавливать домашние кондиционеры и фильтры, доставлять в жильё воду для питья, а в дальнейшем и кислород в баллонах для дыхания, герметизировать окна и двери; передвигаться по улицам с марлевыми повязками, в шлемах, противогазах, скафандрах; иными словами, уподобиться пассажирам подводных лодок, самолётов, космических кораблей.

С точки зрения всё того же наивного, несчастного здравого смысла надо предотвращать загрязнения in statu nascendi (в месте зарождения). Таков социальный подход к экологии, уравнивающий всех граждан перед окружающей средой так же, как перед законом, и побуждающий их к солидарности, самоорганизации, кооперации, коллективной ответственности, стимулирующий развитие местного самоуправления и совершенствование гражданского общества.

Однако при коммерческом подходе производителям и рынку выгодно устранять загрязнения в местах расположения потребителя, применяя всё более изощрённые средства защиты, быстро устаревающие из-за технического прогресса. Вы не успели наиграться, насладиться недавно купленным прибором, как реклама другой фирмы уверяет вас, что он не совершенен и даже вреден (что якобы доказали авторитетные учёные), и предлагает новые модели. В данном случае производителю и продавцу необходимы покупатели неопытные, плохо информированные, запуганные, разрозненные, неорганизованные и конкурирующие между собой за престиж.

Стимулируемое свободным рынком бесконечное изнурительное соревнование между источниками грязи и средствами защиты от неё напоминает гонку вооружений (чем мощнее орудие, тем толще броня). В наивыгоднейшем для предпринимателей случае загрязняющая промышленность и производство средств экологической защиты принадлежат одним и тем же владельцам. (Аналогично, один и тот же источник может снабжать наркотиками и лекарствами от наркомании.) Так бывает и на войне, когда обе воюющие стороны закупают вооружение у одной и той же третьей страны (естественно, в этой войне заинтересованной).

Различные возможности приобретения экологических средств способствуют расслоению общества. В нашей стране пропасть между горсткой миллиардеров, прописанных в западной половине Москвы, и множеством малоимущих, рассеянных по всей стране, и так уже слишком велика. Экологические проблемы вносят свой вклад и в эту ситуацию, в чём можно убедиться хотя бы на примере питьевой воды.

Водопроводная вода в большинстве городов ещё не перестала быть пригодной для питья, но реклама опережает ситуацию, запугивает потребителя, внушает ему необходимость покупать питьевую воду (нередко ту же самую, но налитую в бутылки) в торговой сети. Из-за чрезвычайной прибыльности торговли простой «минеральной» (а тем более, освящённой и «святой») водой задушена в ряде регионов молочная и овощеконсервная промышленность, сократилось поголовье скота, гниют яблоки на приусадебных участках. Чем больше людей переходит на покупную воду, тем меньше стимулов остаётся у власти заботиться об общественном водопроводе, и он быстро ухудшается. Приведённых примеров достаточно для вывода: навязывание потребителю индивидуальных средств экологической защиты усиливает взрывоопасную стратификацию и поляризацию общества и способствует тотальному загрязнению окружающей среды.

Сорить или не сорить?

На бытовом уровне всплывает опять-таки гамлетовский вопрос: что лучше? Не сорить вовсе или сорить, сколько хочешь, но часто и быстро убирать? С точки зрения здравого смысла лучше первое, а по рыночным законам получается, что второе…

Полвека назад у нас всюду висели надписи «Не сорить», а детей назидали поговоркой «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят» и призывом: «Не сорите, уважайте труд уборщиц». Сейчас люди стали более раскованными и склонны понимать свободу как вседозволенность и безнаказанность; возможность сорить, где попало, даже в сакральных для «совка» подземных дворцах метро, стала как бы неотъемлемым правом человека, она подкрепляется и оправдывается рыночной моралью.

«Почему я должен думать о чистоте? Пусть этим занимаются специалисты – уборщицы, дворники, а мы (граждане-налогоплательщики или хозяева территории, нанявшие себе работников) за это платим. Это же их работа! Покупая билет в кинотеатр или на электричку, уплатив за ночлег в гостинице или за посещение платной поликлиники, я оплатил тем самым весь труд обслуживающего меня персонала. Если мы будем чрезмерно "уважать труд уборщиц", то часть их придётся уволить, а многие надолго лишатся работы. Уборка и переработка мусора, как и всякая индустрия, даёт людям рабочие места, стимулирует изобретательство, оживляет экономику».

Этому рассуждению не откажешь в железной логике, зато и вывод получается «железный»: рыночная экономика заинтересована во всеобщем загрязнении.

Глобальное затаривание

В конкурентной борьбе за покупателя производитель беспредельно увеличивает разнообразие товаров, в итоге же оно получается ложным. Так, сотни продовольственных продуктов одного рода различаются настолько незначительно, что их не могут распознать даже дегустаторы. Разительные и кричащие различия переходят на этикетки и тару. В погоне за разнообразием ассортимента и узнаваемостью, запоминаемостью фирмы, делаются яркими и различными не только изображения на упаковке, но и формы коробок, пакетов, банок; если они не прямоугольны (отклоняются от формы параллелепипеда), то нарастает разница между массой, объёмом нетто и брутто. Дабы создать иллюзию дешевизны, объём коробок намного превышает объём продукта. Транспорт зря (с точки зрения здравого смысла) перевозит много воздуха; увеличивается количество и вместимость фур, число рейсов, потребность в новых дорогах и полосах движения, вытесняющих и загрязняющих ландшафт.

Оформившие упаковку дизайнеры, живописцы, фотографы и занятые в рекламных роликах актёры, режиссёры, художники, аниматоры усердно поработали на мусорную свалку. Произведённое и разрекламированное художественное изделие (упаковка товара) потребляется дважды или трижды по нескольку секунд (раз – в супермаркете, два или три раза – дома), а затем засоряет среду обитания. В «передовых» странах этот красивый мусор быстро перерабатывается, а в «догоняющих» валяется и разносится ветром, особенно по безлесным степям, пустыням и тундрам (взгляните хотя бы на Казахстан и Монголию), однако и при идеальном почти безотходном производстве формируется колоссальный искусственный круговорот веществ, вытесняющий естественную природу. Стремление к разнообразию товаров загрязняет окружающую среду, а связанное с этим оживление экономики есть умерщвление биосферы.

Реклама и мода загрязняют и разрушают

Этот заголовок, наверное, напомнит о засорении домашних почтовых ящиков макулатурой и о засилье придорожных рекламных щитов, которые отвлекают водителей и портят пейзаж, но речь пойдёт об общей закономерности: реклама и мода побуждают нас потреблять гораздо больше вещей, чем это необходимо для здорового образа жизни. Экологическая угроза таится не столько в количестве вещей, сколько в их суммарном объёме, массе, энергоёмкости и темпах их производства, потребления, уничтожения, обновления.

Миниатюризация бытовых вещей, т. е. уменьшение их размеров, а также энергоёмкости, успешно идёт на сегодняшнем пике прогресса – в сфере радиоэлектроники и информатики, но эта прекрасная тенденция гасится противоположным процессом – стимулированием частой замены и обновления. В результате объёмы свалок и мощности предприятий, перерабатывающих вторичное сырьё, не уменьшаются. Рыночная экономика стимулирует в массовом потребителе неоманию – страстную приверженность к постоянному обновлению принадлежащего ему набора вещей. Жертвами вульгарных новаций становятся даже памятники архитектуры, весь окружающий ландшафт, содержащий природное и культурное наследие.

Конечно, общественные функции моды весьма разнообразны и во многом положительны; мода позволяет нам обновлять, освежать, украшать свою внешность и обстановку под руководством специалистов и под влиянием авторитетных и престижных для нас более «продвинутых» потребителей. Понятно и то, как мода на вещи оживляет экономику, стимулирует развитие промышленности и технический прогресс, даёт людям рабочие места. (Хотя, с точки зрения здравого смысла, всё это должно быть средством для хорошей жизни, а не самоцелью.) Но главная и важнейшая функция моды, увы, жестока и далека от гуманизма.

Мода на вещи и услуги, на тот или иной образ жизни и мыслей – страшное орудие порабощения плебса элитой, средство социальной селекции и стратификации – расслоения общества на людей «высшего» и «низшего сорта». Наверху и впереди оказывается не просто тот, кто имеет, а тот, кто приобрёл раньше. Формируемая рыночно-потребительским строем постоянная погоня за новшествами превращает человеческую жизнь в заплыв против течения, в изнурительный бег вверх по эскалатору, движущемуся вниз. Немногие достигают верхнего уровня, большинство застревает на обочине или опускается.

Механизм моды обрекает вполне добротные и годные к употреблению вещи, не достигшие физического износа, на моральное старение. Их просто выбрасывают, чтобы приобрести более модные. Правда, эту ситуацию рационально смягчает система «секондхэнд». В то время как одежду, лишь немного бывшую или даже вовсе не успевшую побыть в употреблении, приобретают почти даром малоимущие и менее притязательные граждане, – подержанные автомобили в огромном количестве ввозят целые страны. Вполне сносное физическое удовлетворение потребностей сопровождается моральным ущербом: потребители «второго эшелона» стигматизируются как бедные, отсталые, маргинальные. Порождаемая модой социальная ситуация негуманна, а стимулируемая ею деятельность физически и морально загрязняет человеческое общество и всю биосферу.

Экономика по маркизу де Саду

Маркиз де Сад, смакуя и оправдывая придуманные им чудовищные злодеяния, утверждал, что массовые убийства угодны Природе; она заинтересована в скорейшей гибели всех своих созданий, чтобы дать место новым. Именно так поступает современная рыночная экономика. Производитель не заинтересован, чтобы та или иная модель служила долго; приходится наделять вещь умышленным изъяном или особым элементом, который в своё время сработает, как «ген смерти» в организме. Это так называемое планирование износа и устаревания (obsolescense), не только товаров, но, в сущности, всех компонентов современной коммерциализованной цивилизации и культуры, действует как стимул в первоначальном, буквальном смысле латинского слова stimulus – стрекало: оно заставляет обезумевшее стадо бежать в нужном направлении ¹.

Сторонники глобальной модернизации и «рыночной демократии» [2] с восторгом смотрят, как всё новые устои традиционализма обрушиваются, а народы увлекаются бурным потоком мировой динамики. Локомотив прогресса мчится, не прислушиваясь к воплям многих пассажиров: «Остановите! Я хочу сойти!». Ускоренная гонка, нарушившая гомеостаз биосферы, не может продолжаться вечно; если она заблаговременно не выплеснется в космос, то остановится на Земле, ограниченная параметрами планеты. Кривая «развития» выйдет на плато, обладающее, быть может, довольно унылым пейзажем…

«Демократизаторы» со звериным оскалом

В постсоветской России потерпел фиаско миф о среднем классе как творце и гаранте демократии и гражданского общества. Наш средний класс, те, кто ездит на автомобилях-иномарках без мигалок, строит крупные коттеджи в пригородной зоне, отдыхает в Западном Средиземноморье, на Канарах и в Таиланде – не только и не столько предприниматели и менеджеры «средней руки», сколько чиновники и силовики регионального и муниципального уровня. Они заинтересованы в непрозрачности своих доходов, чтобы по-прежнему всё делалось не по закону, а по «понятиям», похожим на обычаи звериной стаи или уголовного мира [3]. Более того, эта прослойка – главный источник ксенофобии и шовинизма [4]. Наш «средний класс» – духовный наследник черносотенцев.

Я много лет участвовал в биологических семинарах, где формировалась концепция о принципиальном тождестве законов живого мира и экономики. (Руководитель С. В. Чебанов, другие теоретики – С. Г. Кордонский и В. А. Найшуль.) Она вроде бы подтверждает давно известную идею, что свободный рынок – это осуществлённый социально-экономический дарвинизм. Но мне вспоминается П. А. Кропоткин, который хотел видеть двигателем эволюции не борьбу за существование, а сотрудничество и взаимопомощь.

Ещё в середине XX в. западные экологи, отвергая экономический либерализм и неограниченную частную собственность, заговорили о необходимости социализации природы [5]; отечественные же интеллектуалы, у которых «социализм» сидел в печенках, в пылу «размарксисивания» благословили рыночную свободу и частную собственность как гарантов демократии и прав человека. Утверждать, что на капиталистическом базисе автоматически вырастает демократическая надстройка – не есть ли это вульгарный марксизм навыворот? Позволительно ли считать рыночную экономику «демократизатором» там, где этим словом называют милицейскую дубинку [6]? Сегодня права и свободы уходят из-под ног, как тонущий корабль, тогда как рыночные отношения успешно развиваются. Они погубили в нашей стране науку и образование, стимулировали грабёж природы и людей, не препятствовали беспрецедентной нео-неолитической контрреволюции – массовому возвращению от производящего хозяйства к присваивающему [7] и прекрасно уживаются с политической диктатурой, агрессивным национализмом и идеологическим мракобесием.

Радикальные сторонники сохранения дикой природы полагают, что этой задаче препятствуют проникшие в заповедное дело рыночные отношения [8]. Подобный животному миру дикий капитализм вырывает человека из биосферы и делает его губителем всего живого. Умерить притязания и вернуться, вписаться в биосферу призывает экологический гуманизм, в котором явно слышны антирыночные, социалистические мотивы. Иными словами, «звериный эгоизм» людей для земной природной среды вреден, а надприродная альтруистичная человечность, питаемая гуманистическими идеями, благотворна. Перед этим туманным парадоксом мой слабый интеллект останавливается. Остановка кажется своевременной, потому что объём статьи исчерпан и пора делать главный вывод, а он у меня получился простым, как мычание: в моральном плане, такая, какую мы видим здесь и теперь, рыночная экономика с гуманизмом и экологией не совместима.

Рынок – такое же полезное достижение человечества, как использование огня, но огонь хорош на своём месте – в топке, печи, камине. Если он выходит из своего вместилища, то начинается пожар. Здравый смысл не может благодушно взирать на то, как общество «горит синим пламенем» необузданных рыночных отношений.

Изложенные соображения не являются убеждениями, которые я готов отстаивать. Напротив, я буду рад и даже счастлив, если апологеты рыночной экономики, коими изобилует российское гуманистическое движение, опровергнут мои мрачные взгляды и тем самым меня утешат.

¹ В Западной Римской империи применялось стрекало, плохо видимое быку; он думал, что бежит по своей воле, побуждаемый позывами своего организма. В Восточной Римской империи применялся кнут, хорошо видимый и слышимый скотиной. Не отсюда ли роковая пропасть между нашими цивилизациями, начавшаяся с разделения церквей?