Историю феминизма как одну из форм движения за освобождение женщины можно попытаться рассмотреть на примере переосмысления категории телесности в культуре. Природные основы женской сущности, телесность, образующая соматические основы личности женщины, становятся предметом анализа со стороны феминистского дискурса, в особенности это касается проблем сексуальности, материнства, воспроизводства жизни и т. д. и т. п.

В то же время телесная ориентированность феминистской философии – это в том числе и дань постмодернистским веяниям, с их уничижительным отношением к рациональности и стремлением (в том числе в рамках философского анализа) к гипертрофии чувственной компоненты человеческого бытия.

Современное феминистское движение с успехом может быть вписано в современную «культуру тела». Стоит заметить, что эта ситуация находится в некотором противоречии с истоками феминистского движения. Ведь первые ласточки феминизма конца 17-го века были во многом обязаны своим зарождением именно Декарту, открывшему замечательный факт, что все люди обладают разумом, следовательно, истинное знание, основанное на опыте, доступно любому, в том числе и женскому полу. Женщины способны рационально мыслить – это суждение вдохновляло первое поколение феминисток, например, представительницу первого поколения феминисток Эстелл, считавшую, что поскольку женщины обладают одинаковой с мужчинами способностью к разуму, им должен быть обеспечен и равный доступ к образованию.

Современную феминистскую мысль, начиная с 1945 года, перестают заботить проблемы женской рациональности. Теперь внимание общественности больше занимают темы ранее табуированные, поднимающие, в частности, проблемы сексуальности, специфической женской физиологии, обуславливающей типично женские ценности, которым должен быть дан свой путь развития в культуре.

Одна из первых феминисток послевоенного периода Симона де Бовуар, подхватив концепцию Другого у Сартра, включила её в феминистский анализ. Другой обретает у Бовуар тендерное измерение. Им становится женщина, исключённая из категории настоящего человечества. Бовуар выделила следующие характеристики Другого в женской плоти: «Она самоопределяется и выделяется относительно мужчины, но не мужчина относительно неё; она – не существенное рядом с существенным. Он – Субъект, он – Абсолют, Она – Другой» ¹. С. де Бовуар в послевоенное время шокировала круги французской интеллигенции подробным описанием женской физиологии, которая оценивалась ею в негативном ключе. В частности, Бовуар отмечала, что женщины, закованные в собственные тела, являются жертвами воспроизводства рода. Только преодолев свою физиологию, из-за которой женщина обречена вечно жить на коленях, можно стать полноценным человеком, субъектом, по сути, перестать быть Другим.

Симона де Бовуар

Позже Бовуар несколько смягчила свою позицию и соглашалась с тем, что женщины должны перестать стыдиться своего тела, но продолжала отрицать, что женская биологическая природа может детерминировать специфически женские ценности, в частности, может служить источником для реализации таких прирождённых качеств, как пацифизм.

Идеи, созвучные идеям Бовуар, характерны и для современного этапа развития феминизма. Кроме того, они с успехом подкрепляются переполненными психоаналитическим контекстом различными направлениями телесноориентированной психотерапии. Невозможно не отметить вклад З. Фрейда в осознание женщиной личностной идентичности. Фрейд отвергаем многими феминистками во многом из-за того, что способствовал созданию ореола ущербности вокруг женщины уже на уровне биологии, в связи с особенностями строения и различиями в мужской и женской половой сфере. В то же время, учитывая тотальное влияние Фрейда на современную западную культуру, приходится признать, что возможность формирования негативного отношения к опыту материнства, рассматриваемого многими феминистками как своеобразные кандалы, надетые на автономию, обусловлена особым свойством антропологического проекта, который выдвигает Фрейд. Фрейдом, по сути, постулируется свободный поиск нравственных ориентиров. Кроме того, Фрейд освобождает человека от излишней требовательности к себе, вызываемой жёстким Супер-Эго. Терпимость к себе и отсутствие завышенных моральных претензий вкупе с бегством от боли и стремлением к расширению границ наслаждений порождают эффект отказа от нарушения своей телесной идентичности, которое якобы вызывается материнством.

Рассматривая историю радикального направления современного феминизма, можно вспомнить, как иронизировала история, когда в Америке обещалась свобода чёрным с одновременным отказом в этом женщинам. Это вызывало чрезмерное ожесточение против мужского населения, которое вылилось в реконструкцию богатой теории женского угнетения, в противодействие, противоядием от которого иногда объявляется полный нравственный нигилизм. Насилие над женщинами осуществляется даже с помощью языка – утверждают современные радикальные феминистки.

Даже концепт «пол» рассматривается как целиком политическая категория. Для Моники Виттиг, рассуждающей в духе М. Фуко ², пол не описывает исходную материальность, но производит и регулирует интеллигибельность материальности тел. Для обоих философов категория пола налагает единообразие на тела в целях поддержания репродуктивной сексуальности как принудительного порядка. Для Джудит Батлер такой тип рассматривается как насильственный, силовой, а такое упорядочивание и производство тел соответственно такой категории пола является самим по себе физическим насилием. Насилие буквы, насилие знака, устанавливающего, что будет и что не будет означающим, что будет и что не будет считаться интеллигибельным, обретает политическую значимость, когда буква есть закон или авторитарное узаконивание того, что будет материальностью пола. Итак, формы насилия должны пониматься как всеобъемлющие и коварные, по сравнению с тем, которые нам позволяли видеть предшествующие модели философско-политической мысли.

Следует осветить ещё одну проблему, которая становится актуальной для радикальных феминисток, а именно проблему установления (конституирования) женской субъективности (перехода от статуса объекта и вещи к статусу субъекта) в условиях кризиса в философии и констатации смерти самого субъекта. Некоторым это кажется заговором против женщин и других освобождённых групп, только начинающих сегодня говорить о самих себе. Для Джудит Батлер, достаточно оптимистично взирающей на происходящую децентрализацию в отношениях полов, смерть субъекта не есть конец свободы действия, речи, политического спора.

	Джудит Батлер

Однако для многих феминисток, среди них и Джудит Батлер, – это становится ещё одним поводом,чтобы разобраться, что скрывается за понятием женщина-субъект и имеет ли смысл, протестуя против провозглашения его смерти, утверждать и продолжать конституировать этого избитого субъекта, речь о котором шла уже в классической философии. Для Джудит Батлер существенным выглядит то, что в самой борьбе за своё освобождение женщины могут перенять те самые модели доминации, которыми они были угнетены, не отдавая себе отчёт в том, что доминация осуществляется единственным образом: через регуляцию и производство субъектов. Вопрос может быть задан следующим образом: хотят ли женщины становиться субъектами по модели, требующей и производящей предшествующую область унижения и должен ли феминизм стать процессом, самокритичным в отношении процессов производства и дестабилизации категорий идентичности? Рассматривая конструирование западного субъекта, маскулинного по своей сути, Джудит Батлер замечает, что он выстраивается через акты дифференциации, вычленяющие субъект из выстраивающего его окружения, сферы презираемой изменчивости, конвенционально ассоциируемой с женским, природным, телесным, и эта дифференциация начинает осуществляться уже на уровне политики, а затем переходит во все другие сферы жизни.

Анализ проблем, обсуждаемых феминистками в контексте дискурса о теле, позволяет сделать выводы о смещении акцентов с рассуждений о рациональности, обозначившей во времена Декарта особый проект человека, в который женщины пытались вписать и себя, – к отвержению этого проекта современными феминистками, которые всё больше внимания уделяют соматическим основам личности женщины как источнику специфически женских ценностей: миролюбия, сострадательности, способности понять другого, составляющих основы женской идентичности.

Зарождается новая проблематика феминизма, связанная со становлением виртуальной культуры. Сквозная тема – насилие – составляющая, пожалуй, костяк рассуждений любой феминистки, приобретает при осмыслении сущности виртуальности новый ракурс. Что означает насилие в виртуальном мире, где каждый может сам придумать себе новую идентичность? Славой Жижек, в частности, отмечает, что события, с которыми мы имеем дело в виртуальной реальности, не настолько отличны от тех, с которыми мы сталкиваемся в так называемой реальности обыденной. Наблюдается виток в сторону картезианства: рациональность проявляется как чистое картезианское эго. Телесные основы идентичности практически сводятся на нет. Славой Жижек считает, что конструирование собственной идентичности в виртуальных сообществах показывает, что все наши физические свойства заменяемы, а вот неизменным в субъекте остаётся именно cogito ergo sum, то есть картезианский субъект.

Виртуальная реальность помогает нам обнаружить то, что в нашей так сказать реальной реальности наша идентичность тоже в известном смысле виртуальна. Если вы – женщина, оскорблённая, унижеиная, изнасиловаиная, то, конечно, это физическая травма, но всё-таки оскорбление, унижение предполагают, что ваша идентичность была травмирована, ваша виртуальная идентичность, а не идентичность, непосредственно зависящая от вашего биологического тела, даже если и социально сконструированного ³. В таком ракурсе борьба женщин против власти насилия, совершающегося над ними на телесном уровне и имеющего широкий спектр проявлений, если и не теряет смысл, то требует нового осмысления в контексте виртуальной культуры.