ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Зима 2009/2010 № 1 (54)

ЛИТЕРАТУРНЫЕ СТРАНИЦЫ

Миниатюры из цикла Брызги на стекле Брызги на стекле Александр Смирнов

Ночь

Ночь. Тёплый сумрак лениво переваливается через подоконник и затопляет комнату. Пушистым одеялом обволакивает предметы, сглаживая острые углы.

Фонари за окном горят тусклым ровным светом, и свет этот, просачиваясь сквозь темноту, оставляет на полу и дальней стене бледный след, рисующий на линолеуме и обоях второе, вытянутое окно.

Полуночным тигром крадётся в глубине коридора кошка.

Над спящим миром царит тишина, лишь изредка нарушаемая проносящейся по дороге машиной, стремительно и шумно разрезающей волны ночи.

Но, пролетев, машина исчезает во мраке, и воды смыкаются, плавным колыханием восстанавливая нарушенный покой. Капли времени продолжают падать, неслышно растворяясь в ночи…

Мёртвый лес

Сворачиваешь с тропинки, и обычная реальность словно исчезает. Весёлый птичий щебет, яркие сочные краски летнего леса, непередаваемый лесной запах – всё поглощается каким-то неведомым вакуумом на границе света и тени. Свет – лес живой и солнечный, тень – лес мёртвый. И лишь тропинка разделяет их.

То, что лес мёртв, и мёртв уже давно, видно с первого взгляда. Стройными рядами безмолвных стражей стоят тёмные ели с серой, засохшей хвоей. На ветвях растянуты обширные паутины, в центре которых – их хозяева – пауки, большие – отчётливо виден светлый крест на сером брюшке. Паутина необычайно липкая – собьёшь такую случайно лицом и придётся долго счищать с себя тонкие нити. В воздухе ни звука, шаги утопают в мягком ковре старой хвои, сквозь который не пробивается ни единой травинки, и лишь бледно-фиолетовые поганки с трудом поднимают свои наполненные ядом головы на дистрофической ножке. Воздух здесь душен и мёртв.

Чем дальше углубляешься в этот лес, оставляя свет и зелень позади, чем больше мрак заволакивает зрение, чем больше одинаковых тёмных безмолвных стражей обступают со всех сторон, тем слабее чувство реальности, и страх, неведомый и беспричинный, ледяной рукой сковывает сердце. И жутко становится на душе. В ней зарождается безмолвный отчаянный крик, понуждающий повернуть, идти обратно как можно скорее, стараясь не сорваться на бег. И бежать, бежать из этого мёртвого леса, бежать к свету и теплу.

Башня

Высокая башня. Ни входа, ни выхода. Обволакивающая темнота, едва различимы контуры предметов. Затхлый воздух. Ирреальным чудищем нависает над головой уходящая в черноту лестница. Гулкие шаги по старым заржавленным ступеням. От долгого восхождения сводит ноги. Но вот откуда-то сверху сквозь толщу тьмы проникает лучик света. Стремление достичь этого света, стремление выбраться из мрака притупляет усталость.

Залитая солнечным светом терраса на самом верху башни. Вокруг башни простирается голая, бесплодная равнина, в отдалении блестит узенькая полоска моря, притягивающая к себе уставший разум. Но до земли – километры пустого пространства, и в свете умирающего дня возникает щемящее чувство безнадёжности и бессилия от осознания невозможности вырваться отсюда.

Жизнь в тумане

Он стоял на ветру у дороги. Туман застилал город. Туман опутывал, проникал в глаза, уши, нос, добирался до лёгких. Туманные силуэты домов… Из тумана, рассекая его светом фар, выезжали автомобили, размытые контуры которых напоминали судьбу человека, если бы её втиснули в дисплей. Он стоял. Мимо с протяжным гулом проносились автомобили, из ниоткуда появляясь и возвращаясь в никуда.

Он продолжал стоять. Неясные звуки складывались в музыку, похожую на саму жизнь.

Он стоял и слушал эту печальную музыку жизни, и некому было сказать ему, что не стало ни его, ни человечества, ни жизни, что в ядерной вспышке погибла планета Земля.

И он всё слушал, и его сознание продолжало существовать в невидимой субстанции, отслоившейся от Земли и дрейфующей в глубины космоса. Его сознание продолжало видеть последний бесконечный кошмар.

Степь

При приземлении корабль провалился в мягкий грунт. Покинув его, космонавты, углубились в степь.

А ей, похоже, не было до них никакого дела. Она жила своей жизнью. Степь колыхалась, как океан, в густом мареве, пробиваемом лучами тусклого солнца.

Как заворожённые, смотрели космонавты на степь, пока она не поглотила их, превратив в одну из волн.

Ирреальность

Неустанно борется темнота с рассекающими её вспышками молний. Их источник невозможно уловить; как будто они идут отовсюду: из земли, с неба, из воздуха. Неестественные рваные звуки летают в пространстве, сталкиваясь, разлетаясь и высвечивая всё вокруг, убивая привычную реальность. Мимо движутся неясные силуэты, из ниоткуда появляясь и уходя в никуда. Все мысли и чувства прячутся в глубине сознания, сужая восприятия, втягивая его в плоть, не пуская наружу. И окружающие её картины предстают как суть чужого мира, непонятного и пугающего. Ничто, даже пронизывающий ветер, не в силах вызволить сознание из его собственных глубин и включить разум. И по сравнению с ним окружающая и стремящаяся поглотить его ирреальность беспредельна…

Дождь

Шёл дождь… Капли барабанили по крыше, бусинками на мгновения застывали на стекле и скатывались, оставляя мокрый след. Дождь выбивал в земле маленькие ямки, тут же заполнявшиеся водой. Капли падали на листья деревьев, извлекая каждая свою ноту, и от дубравы летела шелестящая мелодия симфонии – симфонии дождя. Движение и шум дождя остановили и заглушили всё. Возникло странное и грустное спокойствие. А симфония продолжала звучать. Время остановилось, вслушиваясь в эту ровную шуршащую мелодию.

Пройдут годы, на смену человеку придёт более совершенное существо. Но всё так же будет идти дождь, даря свою музыку планете Земля.

Мгла

Он стоял на площади в центре города. Был один из тех летних дней, которые наполняют сердце радостью и стремлением сделать что-то невозможное. В безоблачном небе светило летнее солнце, отражаясь в листьях деревьев, колеблющихся под лёгким ветерком.

Но, несмотря на атмосферу радости, в его душе шевелилось смутное предчувствие чего-то необычного, ирреального и пугающего. Но день отгонял невесёлые мысли, не давая им поглотить сознание.

Он продолжал стоять на площади, любуясь залитым солнцем городом. Мимо шли люди, и казалось, что они идут медленнее, чем обычно, словно пленённые солнечным днём.

Вдруг со стороны реки, протекающей за площадью и скрытой от взора домами, появилась туча непроницаемого чёрного цвета. Она быстро приближалась и вскоре закрыла полнеба. Солнечный свет померк, звуки затихли и затаились в предчувствии чего-то неопределенного и всесильного. Подул мощный пронизывающий до костей ветер, пригибая деревья к земле и сламывая их. Туча продолжала наползать и через несколько мгновений закрыла всё небо. Мгла опустилась на город, накрыла его глухой пеленой. И в этом мраке поселился ужас…

Автобус

Последний автобус ехал по пустынной дороге. Была глубокая ночь. Он сидел у окна в почти пустом салоне и смотрел на оранжевые огни, монотонно возникавшие из черноты и пропадавшие в ней. Старый автобус дребезжал на неровностях дороги. Шуршали по асфальту шины.

Вдруг все звуки исчезли. Вереница огней за окном и темнеющий за ней лес стали смещаться вниз. Автобус взлетел.

Немногочисленных пассажиров это, как кажется, не смутило, и он тоже решил не показывать своего волнения, обратившись к открывавшейся за окном картине.

Автобус поднимался всё выше. Вскоре стали неразличимы контуры спящих домов, и город обозначился лишь мерцающей паутинкой огней, выделявшейся среди лесов и полей бескрайней равнины.

В поразительно ясном небе ярко зажглись звёзды. Появившаяся луна озарила ночной пейзаж своим мертвенно-бледным светом. Город исчез из виду. Остались лишь призрачные просторы.

Автобус покидал атмосферу спящей планеты. Воздух выходил из многочисленных щелей, и пассажиры стали задыхаться.

Печально сияла залитая лунным светом поверхность Земли…

***

Дверь автобуса с резким шумом раздвинулась. Он проснулся и то ли с облегчением, то ли с грустью вздохнул, поняв, что это была только лёгкая грёза.

Море

Набережная сверкает разноцветными огнями. Призывно распахнуты двери ресторанов, магазины зазывают витринами. В ночном воздухе разлит пряный восточный запах. Из дверей дискотек доносится музыка.

Но ноги несут меня прочь, сюда – на пляж. Сейчас здесь темно, вокруг – ни души. Шуршащий под ногами песок, за день нагретый солнцем, уже отдал своё тепло морю. С глухим рокотом волны раз за разом накатывают и разбиваются о берег. Всё пропитано солёным запахом моря. В небе стоит полная луна, мерцающей дорожкой отражаясь на поверхности моря. И волны продолжают играть свою извечную музыку.

В душе возникает необычное, неподдающееся определению сильное чувство, сливающее воедино все ощущения и эмоции – от безотчётной радости до первобытного страха. Душа рвётся в свободный полёт, рождая цепочки необычайно ярких ассоциаций. Все поры тела впитывают в себя парящее в воздухе вдохновение…

Колодец

Тёмный квадрат и стены. И окна, много окон, но нет дверей… Этажи… один… два… пять… десять… пятнадцать… и дальше… и окна всё выше и выше… А на самом верху – кусок голубого неба, и солнце в верхних окнах. А здесь внизу – лишь мрак, как на дне колодца, и страх, и ужас, и окна, десятки, сотни окон, тупыми, тёмными глазницами взирающих в пустоту. Окна – бессмысленная насмешка. Зачем они? – Всё равно за ними лишь стена, серая бетонная стена, не пропускающая ни свет, ни звук, ни воздух… Сотни окон – и лишь стены смотрят сквозь них. И только сверху нет бетонной крышки – одно измерение, единственное недоступное, издевательски оставлено неограниченным…

Две тьмы

Город погрузился в сумерки и готовился отойти ко сну. Внезапно откуда-то с севера на хвосте ветра прилетели две тьмы: светлая и чёрная. Борясь в жестокой схватке, сталкиваясь и разлетаясь, они пронеслись по улицам, площадям и паркам города, будоража и пугая его обитателей, прогоняя их сон. И не было видно конца этой схватке…

Текли часы, просачиваясь сквозь ткань времени. Ночь густела, наливаясь чёрной краской, и вместе с ночью набирала силу и полыхала чернотой чёрная тьма. Схватка близилась к развязке. Светлая тьма слабела, теряла силы и изнемогала под осыпавшими её безжалостными ударами. Вскоре она была сломлена последним сокрушительным ударом и погибла. Чёрная тьма торжествовала в своём чёрном сиянии. Теперь уж ничто не мешало ей…

Город был в её властных объятьях…

Часть мира, которого нет

За окном густой туман. Видимость – метра два, не больше. Туман поглотил все предметы и звуки, и кажется, что комната выпала из времени и пространства, из самого мира. И пускай за дверью длинный коридор, пускай за туманом город, но – здесь и сейчас другой мир, комната – иное пространство, и время течёт иначе.

Что сегодня – среда или воскресенье? февраль или июль? – неважно. Здесь есть лишь здесь и сейчас лишь сейчас. Право-лево, низ-верх – не всё ли равно, когда есть только здесь-и-теперь. Здесь – комната, и сейчас она парит в неизвестности густо-молочного тумана, и когда-нибудь она будет где-то, но все в той же неизвестности. И пространство-время не трёх- и не четырёхмерно, оно бесконечномерно, оно способно изменяться в любом направлении, и не существует определения для здесь и сейчас, кроме как, что это не где-то и когда-нибудь, так же, как и где-то и когда-нибудь – это не здесь и не сейчас. И как карандаш, падая со стола, прочерчивает свой путь в пространстве-времени, так может он прочертить его и в любом другом измерении…

Туман начинает рассеиваться. Вскоре силуэты домов, появившись, вернут комнату из мира, которого нет, в привычную реальность, а, возможно, ещё раньше это сделает кто-то другой, просто открыв дверь в коридор.

И останется лишь смутный вопрос: а какая реальность реальнее?.. И несколько реальна реальность?..

Поезд

Ночной мороз сжимает землю в ледяных объятьях, обволакивает укрытый одеялом темноты мир, фиксируя его форму, сплавляя её с сущностью ночи. Содрогается усталый металл рельсов, разнося вокруг стук колёс идущего сквозь ночь поезда. Состав проезжает, но отзвуки его ещё долго живут в жилах металла, внезапно пробуждённого от своей ледяной дремоты неожиданным наездом поезда.

А он продолжает лететь, оставляя за собой вёрсты пути, поселки и города, большие и малые. Перестуком колёс он оставляет и отзвуки, проникающие, пусть и не сразу, в сознание разбуженных и бодрствующих жителей, унося их мысли к улетающему в ночь поезду, поезду, держащему свой путь в неизвестность.

А в поезде уж не помнит никто, куда движется он – так давно и далеко позади осталась точка исхода. Её и забыли. Все слились с безмерным движением, забыв даже скорость и время, и путь. И лишь направленье известно – вперёд. Да мороз, примерзший к составу (или, может быть, наоборот). Дни и ночи сменяли друг друга. Слагались недели, месяцы, годы. А поезд всё длил и торил свой путь, в неизвестность спеша.