ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ • Январь – март 2011 № 1 (58)

ГЛУБИННЫЕ ПРОБЛЕМЫ СИТУАТИВНОЙ ЭТИКИ

«Делай, что должно, и будь что будет» Александр Круглов (Абелев)

Этот принцип (точно переведённая французская поговорка: «Fais ce que doit, advienne que pourra») обладает необыкновенной, прямо-таки наркотической заманчивостью – знаю по себе!

Ибо в отличие от большинства, если не всех вообще моральных принципов-рекомендаций, которые только можно высказать в общей форме, он для каждой отдельной ситуации оказывается удивительно ясен и определён. Больше того, он ясно и определенно решает основную проблему каждой конкретной моральной ситуации! Действительно: сами по себе моральные принципы, или принципы «должного», всем известны – они впрочем очевидны (и ясно, и подтверждено для тех, кому это необходимо, божественным авторитетом, что говорить надо правду, вешать полной мерой, не покушаться на чужие жизни и имущество и т. д.); вспомнить годные к случаю предписания никогда не составляет проблемы – настоящую проблему составляют исключительно применения сих предписаний. «По жизни», в ситуациях, лучшие правила могут быть соблюдены самой дорогой ценой, но добро почему-то этим не гарантируется или даже ставится под удар. А предлагаемый принцип как раз и отсекает морочащие нас ситуативные сложности (всякие там «а что будет, если…»).

Моя мысль в том, что главный секрет привлекательности этого принципа видимо заключается, ни больше ни меньше, как в предлагаемой им заведомой моральной «индульгенции» от настоящего греха, или в освобождении совершающего моральное (претендующего быть моральным) решение человека от самой моральной ответственности (так!). Ибо моральная ответственность и есть в первую очередь ответственность за «то, что будет» (поступок и состоит в его результате, насколько последний зависит от совершающего поступок). Что и значит само слово «отвечать», нести ответственность, если не «отвечать за последствия»?.. Подлинная мораль есть ответственность за «плод добрый», а не малодушный страх ослушаться некой авторитетной личности или нарушить некое авторитетное или абстрактно справедливое предписание. Одним словом, тайно или явно, но речь идёт о некоем освобождении человека, в угоду формальной правильности поступка, от требований… самой совести! Это последнее и называется фарисейством, каковое имеет, конечно, перед «ситуативной» этикой (трудной, неопределенной и не дающей готовых решений этикой человечности) огромные психологические преимущества.

Рассмотрим напрашивающиеся интерпретации (переформулировки) рассматриваемого принципа, на предмет их адекватности самому этому принципу и, с другой стороны, их собственной приемлемости. И в числе этих интерпретаций его только что предложенную интерпретацию как «индульгенции», – которой слишком трудно избежать. На неё и направлена моя критика.

В конце же я возвращусь к рассматриваемой формуле, так сказать, на другом уровне её понимания – уже не как к формальному «принципу», но как, напротив, к требованию живой совести… при этом встают призраки «донкихотства» и «толстовства», возвращающие её, как мне представляется, к идее «индульгенции» – и я пытаюсь понять, в чём разница… Но там будет видно. Итак. –

1. «Чистая совесть есть самое дорогое наше достояние, и поэтому о последствиях нравственного поступка задумываться не следует».

«Последствия» в данной интерпретации могут для нас, исповедующих «плод добрый», означать лишь «издержки». Ибо добрый поступок преследует лишь одну цель (имеет в виду лишь одно «последствие») – именно добро, реальную пользу кому-то или чему-то. Более точная формула должна звучать, следовательно, как «Чистая совесть есть самое дорогое наше достояние, и поэтому, когда речь идёт о моральном выборе, никакие издержки заведомо не имеют значения». «То, что составляет долг, делай во что бы то ни стало».

Что можно сказать на это? С одной стороны, это очевидно, с другой – все-таки – не совсем так.

Во-первых, если быть до конца честным, затраты, и притом чисто материальные (силы и средства) некоторое значение имеют и в морали. Существование какого-то масштаба признают и предельно формализованные юридические принципы, говорится же – «право не занимается мелочами», – тем более знают о масштабе более тонкие принципы моральные. Долги возвращать надо безусловно (не зря заём и называется «долгом», или долг займом), но копеечный долг не повезёшь отдавать на такси (если у заимодавца нет особой нужды в этой копейке).

Во-вторых, надо ещё раз особо подчеркнуть, что под «издержками» морального выбора могут иметься в виду только примитивно-материальные – те самые силы и средства. Не могут считаться всего лишь «издержками» никакое чужое страдание, никакая несправедливость, одним словом, никакое зло. Нельзя совершить моральный поступок ценой аморального (то, что описывается знаменитой формулой «цель не оправдывает средств»)… Но даже и здесь нет абсолюта! Добро не покупается злом, если только мы не находимся в ситуации коллизии, когда меньшим злом поневоле приходится откупаться от большего. Притом коллизией, вообще говоря, пахнет каждая живая ситуация. Получается, что думать о последствиях своих добрых намерений и дел, на предмет, не вышло бы из них зла – нам приходится всегда, – и никогда нельзя с легким сердцем сказать, совершив поступок, «пусть будет, что будет». Ну, а уж если мы находимся в ситуации явной коллизии, вопрос о последствиях поступков приобретает роль определяющую: тут мы должны, морально обязаны, взвешивать их с предельным упорством и математической изощренностью.

Учтя всё это, мы обнаруживаем, что вынесенная в заголовок формула в приводимой интерпретации есть, в сущности, очевидная и ничего не сообщающая тавтология. Конечно, на то и мораль, чтобы быть независимой от выгод или издержек – она печётся не о нашем благосостоянии, её миссия другая. Украсть выгоднее, чем не украсть, ровно на ту сумму, которую можно украсть, но мораль с этим и не спорит. Она просто говорит «не воруй». Беда в том, что реальные моральные задачи бывают много сложнее, и тут эта формула не говорит нам ничего.

Но вот – другая интерпретация рассматриваемого принципа, для которой надо, впрочем, привлечь особое наблюдение и тем его уже ограничить. Наблюдение состоит в том, насколько можно признать его за истинное, что будущее вообще не в нашей власти, то есть результат наших дел слишком мало зависит от намерения, с которыми они совершаются. Итак –

2. «Будущее зависит от слишком многих причин и принципиально неисповедимо; потому всё, что мы можем и всё что должны – это следовать моральным правилам неукоснительно, не задумываясь о результатах».

Приведённая интерпретация – «неукоснительно и не задумываясь» – вообще не имела бы содержания, если бы не подразумевалось: «следуй правилу, хотя бы такое следование в данной ситуации означало явное зло или было бы и слишком вероятно, что оно ко злу приведёт». – С этим никак нельзя согласиться! Если моральные правила дал и Бог, делающий свои пути для нас неисповедимыми и держащий в руках все последствия наших поступков, мог ли он желать, всё-таки, чтобы мы не стремились к добру сознательно, а только лишь демонстрировали тупое послушание ему? Скорее он дал нам свои правила только как ориентиры к цели – цели добра. По крайней мере, Христос призывал к «плоду доброму», а не к «оцеживанию комара» с одновременным «поглощением верблюда» (в религии же «аргумент от авторитета» не «слабейший»)… А если всё-таки имеется в виду «плод добрый», то это и значит, что мораль не может бездумно попускать зло, как и вообще быть бездумной.

Далее. Этот тезис, во-первых, преувеличивает нашу неспособность прогнозировать последствия наших поступков, то есть недооценивает человеческие умственные и духовные возможности («держит нас за дураков»). Кстати, для дураков (дикарей), покорное и буквальное следование принятым правилам, наверное, и вправду есть оптимальное решение. Но, можно надеяться, современный человек уже не вполне дикарь – если только не хочет таковым оставаться по доброй (то есть скорее злой) воле. И стало быть может и должен прогнозировать.

Затем, степень неопределённости того, во что выльется поступок, когда в дело включатся непредсказуемые факторы, истинно моральным человеком также не может не учитываться. Ответственный человек, грубо говоря, обязан «просчитывать риски». Например, если провал доброго начинания грозит злом большим, чем то добро, которое ожидается в случае его успеха, ответственный (совестливый) человек от подобного начинания откажется. Тем более откажется человек с совестью от любых своих «добрых намерений» в том случае, когда ценой этих его светлых грёз должны быть чьи-то реальные страдания. В частности вина строителей, точнее проектировщиков коммунизма, была не в том, что они «хотели хорошего, но пренебрегали божьими заповедями» (незыблемыми моральными правилами), а в том, что само их предполагаемое в будущем хорошее было во всех отношениях сомнительно, тогда как злое, которое они ради своих целей вершили в настоящем, было несомненно и осязаемо.

Очевидно, что если из видимого добра может, в результате непредвиденных обстоятельств, выйти и какое-то зло, и это не значит, что нужно отказаться от всякого намерения добра и тем более его совершения, – то и из видимого осуществлённого зла может впоследствии выйти какое-то добро («нет худа без добра»), но зло сеять всё-таки недопустимо. Вряд ли кто с этим станет спорить. Каждое «сейчас» добро, хоть и с неопределёнными последствиями, имеет преимущество перед злом, хоть и обещающим какие-то выгоды в будущем. Но преимущества в настоящем имеет всё-таки, опять же, реальное добро, а не наша слепая верность правилам. Не «соблюдай правила и пусть будет что будет», а «делай добро и пусть будет что будет». Никак не получается, что ввиду неопределённости будущего именно верность каким-то неизменяемым алгоритмам поведения должна составить панацею.

…Впрочем, человек может попасться, иногда, и в совершенно неопределённые обстоятельства, и в таковых правила действительно останутся единственным его ориентиром. Заблудившись в тёмной чаще, лучше идти на звезду: пойдёшь, весьма вероятно, и не в самую близкую к выходу сторону, может и на погибель, но по крайней мере не будешь кружиться на месте, что значило бы гибель верную. Ориентир, даже насквозь условный, свою цену имеет. – Но подобная тотальная неопределённость – конечно же, исключительный, а не общий случай. Будь неопределённость всегда столь велика, никакое дело нельзя было бы задумать и совершить, например, нельзя было сконструировать хоть телегу или назначать часы свидания; невозможной была бы никакая разумная деятельность, ни личная ни совместная, и Бог (природа) не трудились бы создавать вид homo sapiens. Поскольку мы, люди, всё-таки пользуемся плодами собственной разумной деятельности, то, стало быть, по меньшей мере на практике возможности целеполагания не отрицаем. И если когда-то всё дело морали было лишь разновидностью ритуала, благоговейным воспроизведением магических процедур (нравов, традиций), то ныне оно – именно – разумная целенаправленная деятельность; к счастью, таковая возможна. Сакральный модус поведения распался на понятные цели и адекватные им средства; не накатанная колея, а сознаваемая цель указывает пути – цель определяет средства.

(Конечно, поскольку цель – добро, то зло не может быть средством адекватным.)

3. «Принцип приоритетности принципов»

Что же такое наше «Делай, что должно, и пусть будет, что будет»?.. – А вот что: это есть принцип всех принципов, своего рода преамбула к любому их кодексу. Это, как сказано, – принцип приоритетности принципов. То есть, моральность усматривается здесь исключительно в соответствии поступков неким данным правилам, «принципам», хотя бы и вопреки возможным дурным последствиям таких поступков в конкретных жизненных ситуациях, которые ведь зависят не только от наших моральных установок. Более того, принципы в случаях коллизий будто бы должны быть предпочитаемы даже своим собственным очевидным задачам (тому, что очевидно должны защищать)! Например, лгать очевидно дурно, уже потому, что ложь разрушает саму возможность взаимного доверия, на котором и строится человеческое общежитие – саму мораль. Раз так, то и «не лги», выдерживай этот принцип – и «будь что будет»! Увы, сказанная не к месту правда может причинить невинным людям лишние страдания, худшие всякой неправды; она может оказаться и предательством, тягчайшей разновидностью той самой лжи, которой требуется избегать. Но на всё это «принципиальный» получает право закрыть глаза – получает индульгенцию от совести: «делай, что должно, и пусть будет, что будет». (А если одно должное спорит с другим должным, на какое-то из них попросту закрывают глаза – может и на то, на что их выгодней закрыть – но ответственности всё равно не ощущают…)

«Да восторжествует справедливость, хотя бы сгинул мир!» – вот параллельная рассматриваемой моральной формуле формула юридическая. В этой параллельной формуле внутренняя несостоятельность сей установки уже бьёт в глаза. Ведь, если «сгинет мир», то с ним вместе погибнут и невинные – какая уж тут справедливость! Явно, речь идёт о том лишь, чтобы принимающий решения судья был готов в угоду существующему закону ослепнуть и оглохнуть, отринуть все соображения, в том числе и соображения человечности, и даже, подчас, самой естественной справедливости…

Этот «принцип принципов» раскрывает секрет притягательности, заманчивости всех вообще моральных принципов. Он указывает границу, за которой нам позволено уже не исследовать сложность живых неповторимых ситуаций, в которых нам приходится принимать решения – думает дальше за нас и берёт ответственность на себя. «Делай, что тебе сказано, а дальше – не твоё дело!» «Действуй так-то и так-то, и за сим – тебя в твоих поступках и нет, ты – невменяем и заведомо ни в чём не виновен». Принципы – магические формулы, оберегающие от совести.

Принцип приоритетности принципов (в морали) – вот то, что именуется, со времен Христа, фарисейством. Фарисейство – вершина моральности дикаря, не способного пребывать в сущности вещей и отношений и потому останавливающегося на форме, сакрализуемой формальности, которой и служит ревностно и слепо, «хотя бы и сгинул мир»; и это – то, чему уже Христос противопоставил мораль современного типа, общечеловеческую мораль или попросту человечность: нельзя сделать добра иного, как «добрый плод» нуждающемуся в нём человеку. То есть, возвращаясь к рассматриваемой формуле, для Христа приоритетно в нравственности скорее то, «что будет», а не то, «что должно», то есть приоритетен никогда не принцип, а то, что мы реально в мире совершаем. Самая строгая принципиальность, верность божьим заповедям, налагающая на принципиального или «праведника» хоть тьму обязательств, самоограничений и жертв, есть только откуп от совести и ложь перед Богом, которым ведь нужно не это – а «плод»; совесть интересует не «буква», а «дух», не «суббота», а «человек», она спрашивает нас не о том, действовали ли мы «по правилам» (согласно принципам), а о том, сделали ли мы во имя плода доброго всё, что могли – иногда больше требуемого принципами, а иногда и вопреки самим принципам. Так что, если надо было «нарушить, чтобы исполнить» – то надо было нарушить!.. Как бы трудно ни приходилось принципиальному и праведному – но служить нравственности (Богу), а не добру (человеку) есть слишком лёгкое, точнее бессовестное решение; добрым быть бесконечно труднее, чем праведным, но этого и требует Христос («ситуативная этика» человечности).

Разумеется, не всё, что будет (что может случиться), в наших руках. Но это так очевидно, что Христос об этом и не толкует, этой проблемы не рассматривает; как бы то ни было, наша истинная нравственность всё-таки – нравственная задача, реальное добро кому-то, а не принятый алгоритм поведения, не верность принципам как таковым.

***

…Теперь можно предложить и диаметрально противоположную трактовку нашей формулы. И теперь уже, я полагаю, истинную. – То, что может произойти в будущем, есть, как говорилось, следствие не одних только наших дел – и достаточно неопределённо. Наша исходная воля и моральное содержание в наших делах убывают по квадрату времени, разделяющему поступок и его последствия; любым добрым намерениям противостоит и случай, и, может быть, общая неблагоприятная обстановка, и чьё-то направленное злое противодействие… Но ничто из этого, разумеется, не избавляет нас от ответственности за добро в той мере, в какой наши поступки всё-таки в нашей власти, и покуда они в нашей власти. Это – не «принцип», а самоё совесть.

И вот соответствующая интерпретация (заголовка настоящего эссе):

4. «Делай всё то добро, которое от тебя зависит, сколь бы неблагоприятным для добра ни было всё независящее от тебя». «Не отступайся от правды и доброй цели и тогда, когда всё вокруг рушится, или глумится над ними, или злые силы не оставляют им видимых шансов на победу…»

Конечно, в идеале – то есть сколько сил хватит – только так! Почему бы могло быть иначе?

Сторона добра, даже если и терпит поражение, конечно же остаётся правой. Добро, играя и проигранную партию, остаётся добром – в моральном смысле оно и поверженное не проигрывает, и даже вырастает в достоинстве! Точно так же, как твоя совесть отнюдь не обещает того, что ты в союзе с нею должен остаться в каком-то прибытке, так она, совесть, не зависит и от того, будет ли она сама признана и оценена в том обществе и тех обстоятельствах, в которых ты вынужден существовать. Пусть все вокруг живут не по правде, а ты один живи по правде, если видишь и понимаешь её. Упрямо строй, так сказать, своё здание добра, хотя бы всё твоё окружение и грозило свести твои усилия на нет. И это не какой-то моральный принцип и не «принцип принципов», а сама мораль (лучше сказать – совесть). Если не хочешь признания от «волков», «по-волчьи выть» не обязательно. Не становиться же негодяем или ничтожеством только потому, что негодяйство или ничтожество вошли в норму!..

…Тем более что, может статься – коль скоро будущее действительно всегда достаточно неопределённо – что окажутся востребованными и твои, казавшиеся тебе совершенно безнадёжными усилия. Особенно это касается наших трудов (т. е. не социальной деятельности, а созидания, работы).

Тут, кстати, можно было бы уточнить разбираемый принцип таким образом, что им можно бы стало пользоваться почти без страха впасть в грех формализма. А именно: надо отличать ситуативно опасное в наших поступках от ситуативно напрасного, видимо бесполезного. Так, если с нашей точки зрения должное грозит оказаться для кого-то опасным – мы не имеем права сказать «пусть будет, что будет»; другое дело, если мы боимся, что наши праведные усилия могут кануть – вот тут – «ну и пусть». Как поёт Андрей Макаревич, «не стоит прогибаться под изменчивый мир – однажды он прогнётся под нас». Очень внушительный пример такой ситуации – то, как с крушением коммунизма и цензуры изменилась фортуна для тех писателей, кто упрямо и безнадёжно «писал в стол» и т. д.

…И наконец одно побочное, но важное замечание: а что такое, в этой связи, «донкихотство»? – Похоже, это скорее вариант фарисейства (хоть и благороднейший его вариант), чем описываемая здесь моральная позиция. Дон Кихот борется за свои моральные идеалы независимо от шансов на победу, да, но это – требование самой морали и самого благородства как таковых; мораль же и благородство собственно донкихотские упускают из виду и действительное добро, «плод добрый» своей борьбы. Если из донкихотского «делай, что должен» возникает нелепость (борьба с мельницами) или даже зло (как в случае с мальчиком, которого Дон Кихот так неудачно защитил от злого хозяина), то он, Дон Кихот, идёт и на это, «пусть будет что будет». То есть донкихотство борется скорее именно за принцип, чем за добро; борется, в своей великолепной слепоте, не только без видимых шансов помочь добру, но даже и подчас фактически способствуя злу.

Почти всё то же самое можно сказать и о «толстовстве» – Толстой не случайно так часто цитировал эту формулу. Его пахота или его собственноручное, совместно с барышнями-дочерьми, мытьё полов у больных крестьян (вместо того, чтобы подарить крестьянину рубль) – по бесстрашию перед нелепостью совершаемого – своеобразные донкихотские «мельницы». Но главное, конечно, это «непротивление злу насилием» – фактически попустительствующее злу. Это уже ближе к тому мальчику из «Дон Кихота». (О, могу поклясться, я горячо, всей душой сочувствую всему, что сказано Толстым против насилия! – но здесь речь идёт о «непротивлении» как принципе, когда, скажем, насилием нельзя противиться и худшему насилию…) Интересно было бы отдельно поговорить на эту тему, но здесь сказанного уже достаточно.

В общем, принцип, со всей его бескомпромиссностью, освобождает-таки от совести и в этих, «донкихотском» и «толстовском» случаях…

Февраль 2011