ХРИСТИАНСТВО и АТЕИЗМ. Переписка С. А. Желудкова и К. А. Любарского
ПРИЛОЖЕНИЕ. Переписка Г. С. Подъяпольского и К. А. Любарского 1973 г.

Письмо от декабря 1973

К. А. Любарский – Г. С. Подъяпольскому

Из письма жене:

***

Несколько слов о твоих замечаниях относительно веры, как феномена множества. Да, разумеется, вера во все времена (хотя не всегда и везде) использовалась как фактор социальной интеграции. Но эта функция отнюдь не является абсолютной прерогативой веры. Такова неизбежная судьба любой мало-мальски влиятельной общественной идеи. Яркий пример – национализм в лучшем смысле этого слова (кстати, исторически весьма часто национализм надевал религиозную маску). Разве национализм не является ещё более (или столь же) ярким примером феномена множества?

Феномен множества – явление для человечества неизбежное в силу общественной природы вида Homo sapiens. В этом смысле Маркс прав, говоря, что нельзя жить в обществе и быть свободным от общества (может быть, прав именно потому, что мысль эта, в сущности, восходит ещё к библейским временам). Социальные интеграторы поэтому просто необходимы для существования общества (случай индивидуализма, даже самого подчёркнутого, вполне сюда укладывается – речь ведь идёт лишь о смене знака: то, что кажется полностью самостоятельным, как правило, просто «анти»). Очень интересные мысли о роли социальных интеграторов и о периодическом характере их возникновения, помнится, в своё время высказывал Г. Померанц в «Моделировании исторического процесса».

Исторически периоды усиления социальных интеграторов (религиозных, национальных, классовых, партийных, культурных) – всегда периоды расцвета общества. Периоды их ослабления, эрозии – периоды упадка. Именно в такие периоды и выясняется, что «гниль завелася в датском королевстве».

Таким образом, свойство быть социальным интегратором (или, как ты выражаешься, – феноменом большинства) – отнюдь не прерогатива религии, и, следовательно, не сущность её. Как всякое сложное явление, она просто может выступать ещё и в этой ипостаси, наряду с другими явлениями. И эта её ипостась – отнюдь не отрицательная сторона её, а наоборот, важное и необходимое свойство.

Естественно, что рассчитывая на массы, социальный интегратор должен выработать весь арсенал соответствующих аксессуаров, которые тоже не прерогатива религии. Примеров достаточно. Так, у национализма – это флаги и символы, национальные герои, песни, эпос (как правило, о борьбе с иноплеменным врагом и его уничтожении), даже одежда подчас и т. п. Причины концентрации такие, в общем-то, легковесные атрибуты, по-моему достаточно ясны – без них трудно рассчитывать на всеобщность интегратора. У религии мифология и символика свои, но роль их в значительной мере такова же.

Так что и здесь твоя атака на веру бьёт мимо цели. Хотя причины твоего неприятия веры и атрибутов её мне понятны и я их разделяю, но анализ твой неточен.

Как возникает атрибут социального интегратора и почему он привлекает такое внимание? Обычно это происходит так.

Возникает некая великая социальная идея, рождённая насущными нуждами эпохи. У неё тысячи питающих её корней, без которых она немыслима, нежизнеспособна. Она включает в себя целый комплекс философских, социальных, культурных, экономических обобщений, которые столь же мобильны, как мобильна питающая их среда.

Такая идея (и носители её), естественно, желают, чтобы «идея овладела массами». Но масса на то и масса, что она не может (и это её беда, а не вина) овладеть этой идеей во всей её сложности и глубине. Для массы, чтобы идея ею овладела, её нужно представить в виде небольшого числа ясных, четких лозунгов, экстрактов идеи.

Так рождаются «нет Бога кроме Бога и Мухаммед пророк его» мусульманства, «свобода, равенство и братство» французской революции и многие другие лозунги-экстракты (число таких примеров ты и сам можешь умножить). Ещё более широкие массы охватывает воздействие символики, вообще не претендующей на логически осмысленное содержание (например, крест).

А дальше начинается трагедия. Оторвавшись от породившей их идеи, лозунги и ублюдочные «комиксы» этой идеи начинают жить самостоятельной жизнью. Они не меняются, не могут меняться, ибо что это за лозунг, если сегодня он звучит иначе, чем вчера? В лозунге важен даже синтаксис (вот, кстати, великолепный пример застывания лозунгов – появление «цитатников» Мао). Лозунги не меняются, а породившая их идея если не совсем уже умерла, то необратимо трансформировалась, следуя за изменениями породившего её общества. Если на первых порах, вскоре после своего рождения, «комикс» идеи работал в том же направлении, что и сама идея, то уже по прошествии некоторого времени, когда породившая их идея изменилась, застывшая выжимка из идеи перестаёт играть прогрессивную роль. Она становится тормозом, а не двигателем, в лучшем случае – просто пустышкой, вызывающей у носителей новой зарождающейся идеи неприязнь, гнев или презрение.

Трагедии такого рода до сих пор в истории были неизбежны, потому что идеи рождались всегда вне массы, в ином социальном слое, воспринимались массой извне. Отсюда и необходимость адаптации идеи, её упрощения. Поэтому особо большие надежды внушает то время, когда идея рождается внутри и для той социальной группы, которая в данный момент стоит в передних рядах прогресса. Тогда нет необходимости упрощения идеи, исчезает опасность отрыва внешних её атрибутов от питательных корней.

Ну, об исторической роли интеллигенции мы говорили уже достаточно много, ещё сидя за общим столом, и мой взгляд на неё вы знаете. Здесь я лишь хотел пояснить, в чём состоит для меня основа надежды, в чем радикальное отличие, с моей точки зрения, переживаемого нами момента от всех прошлых эпох. Хотя и тут ещё у меня бродят сомнения, но всё-таки, всё-таки!…

Декабрь 1973

(Лагерь № 19, пос. Лесной, Мордовия, ПКТ /лагерная тюрьма/)