ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Лето 2007 № 3 (44)

СВЕТСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ: ПОИСКИ СМЫСЛОВ

к разуму

Мысли о науке, религии и современной культуре

I. Наука как маргинал

Назад к разуму. Сегодня, в начале XXI века, можно с уверенностью сказать, что единственный рецепт, который поможет русской, и даже европейской культуре – это разум. Не стоит торопиться обвинять меня в «бездушном рационализме» и устарелости. Никто и не утверждает, что мы должны «верить» в разум, видеть в нём «единственное спасение», никто не пишет слово «разум» с прописной буквы. Не нужно проецировать на всех свою привычку верить везде и всегда. Просто – воспользоваться тем, что нам дано; не заглушать голоса разума, – а это, подчас, очень нелегко в наше время.

Современная культура развернулась в сторону «иррациональности», «сверхразумности», «бессознательного», стихийного, потустороннего в самых различных его видах (язычество, оккультизм, традиционная религиозность). Забавно, что если раньше в этом смысле различали русскую и европейскую культуру (как более иррациональную и рациональную соответственно), то теперь это различие словно бы стирается (хотя и не исчезло полностью). Учёные всё чаще заявляют, – не говоря уже о религиозных деятелях, – что наука и религия не противоречат друг другу. Другие идут дальше и говорят, что ценность научного познания вторична по сравнению с «духовным».

Гуманитарии сплошь и рядом ударяются в ту или иную религиозную традицию или новые мистические учения. Если не происходит этого, то развиваются «сверхрационалистские» мотивы философии Хайдеггера или Сартра. Естественники – когда-то, в XVIII – XIX вв., бывшие «законодателями научной моды» – как-то поникли, посерели, слишком специализировались. Они развивают научные знания, но общекультурное значение этих знаний остаётся слабым. Учёные начинают отрекаться от науки. Создаётся ощущение, что наука – та, прошлая, классическая, – превратилась в какой-то «пустой мешок», и в этот мешок начинают класть всё что ни попадя.

Возможно, то, что происходит, по крайней мере, имеет свои причины. Автор этих строк сам прошёл в этом отношении типичный путь современного интеллектуала, – серьёзное увлечение религией, попытка на этой основе пересмотреть все ценности новоевропейской культуры, «нигилистическая» критика «сциентизма» и т. д. Всё это окончилось неожиданным для меня и, наверное, вполне ожидаемым, если смотреть со стороны, поворотом, – религиозное мировоззрение стало слишком тесным, а критика общепринятых светских представлений – банальной и поверхностной.

Из личного опыта. Я пришёл в науку уже будучи религиозным человеком. Интересно, что я и шёл в неё с религиозными целями. Я хотел выразить христианские идеи на научном языке, изменить сознание учёных. Что я и делал долгое время. Сперва наука для меня была лишь средством, хотя, с другой стороны, уже тогда – опьяняющим миром. Может быть, в юности я не мог позволить себе отдаться науке в её чистом виде, потому что мне нужно было какое-то «сверхоправдание» моей деятельности? И уже под эту «сурдинку», покойный в отношении оправданий, я отдавался научной страсти. Впрочем, за эту научную страсть я должен был платить отрицанием абсолютной ценности науки. Я подчёркивал на лекциях идею вторичности науки, то, что она часто заблуждается, находится в духовном неведении относительно значения своих собственных открытий.

Но постепенно я всё больше заражался научным духом. Происходили и другие события, из моей личной жизни, менявшие мои представления. И вот теперь, когда религия, – по крайней мере, в качестве духовной опоры моего существования, – рухнула, я неожиданно обнаружил, что у меня осталась только наука. Так в своей собственной жизни я прошёл путь европейской цивилизации – от Средневековья к Новому времени.

Я уверен, что мой личный опыт – не случайность и не исключение из правил. По всей видимости, вскоре в Европе (и в России) мы будем наблюдать резкий рост интереса к разуму, к науке, к рациональности. Мы устали от «постмодерна» (если это так называется). НАЗАД К МОДЕРНУ.

Разум – это освобождение. Наверное, кому-то (пресыщенному и не чувствительному к духу времени человеку) это покажется банальностью, давно «прёодолённой» «сложной» современной историей. Однако для меня – и для многих таких же, как я, – это совсем не так. Нам понятно, почему разум всегда третируется в религиозных сообществах и в традиционных социальных системах. Разум – это, если угодно, отвоевание личностью своего собственного духовного пространства, отвоевание от социума. Разум – это всегда отрицание общепринятых в данном сообществе представлений. «Своё мнение».

В христианстве разум рассматривается как падший разум, то есть повредившийся после грехопадения Адама и Евы. Идея «падшего разума» – абсолютно не соответствующая его поразительному развитию в мировой истории, – это форма социального подавления индивида. На самом деле, разум – это возвращение человека к самому себе, попытка самому думать за себя.

Совместима ли наука и религия? Сегодня этот вопрос очень популярен в науке, околонаучной публицистике, богословской литературе. Все наперебой – и учёные, и, тем более, богословы, – заверяют нас, что никакого серьёзного противоречия между наукой и религией нет, что те конфликты, которые имели место в этом отношении раньше, были плодом средневековых заблуждений, отнюдь нетождественных христианству. Современные учёные как будто бы рады «сдавать» науку религии (словно задумавшись: а что с наукой ещё делать?) и широко улыбаться на соответствующих конференциях.

Однако такое странное единодушие не вызывает доверия. Никто не имеет права забывать, что по своей сущности наука и религия противоречат друг другу, хотя это и не означает, что они не могут и не должны сосуществовать в едином пространстве культуры. Конечно, могут и должны, но это сосуществование никогда не будет мирным, как бы этого кому-то ни хотелось. Ведь для того, чтобы примирить их, мало заявить о том, что Эйнштейн признавал существование «мирового разума», что гипотеза происхождения человека от обезьяны Дарвина ещё до конца не подтверждена и т. д. Всё это говорит всего лишь о том, что бытие бога не может быть опровергнуто наукой и что многие её положения не доказаны стопроцентно, но не более того.

Религия – и, в частности, христианство, – на каждом шагу «натыкается» или на прямо противоречащие ей положения науки, или, по крайней мере, на её острые вопросы, – не замечать всего этого может только недобросовестный человек. Как можно верить, что Библия – боговдохновенный источник (а в это верят все традиционные христианские конфессии), если наука давно доказала, что, например, первые части Библии заимствованы из вавилонской мифологии, а значит, по христианской терминологии, – из языческой? Что огромный библейский текст полон противоречий? Что, наконец, совершенно очевидно, что представление о Боге в Библии развивается – от жестокого тирана в начале до абстрактного и доброго Бога Нового Завета?

Читая первые книги Ветхого Завета, современному верующему приходится то и дело напрягать свою веру и держаться за стул, – ведь современный человек оказывается намного гуманнее древнего бога. И никакие оправдания, что «евреи неправильно понимали своего Бога», не помогают, – нет, все жестокие (убивать злых язычников) повеления даются от первого лица, от лица бога. И современным богословам – в мягкой форме – приходится оправдывать бога!

То же самое относится и к Новому Завету – здесь очень серьёзной является внутренняя критика. Очевидно, что Христос Евангелия от Иоанна отличается от Христа синоптических Евангелий. Верующие объясняют это тем, что у апостола Иоанна было особое откровение духа. Однако ясно, что многие слова и выражения, которые говорил Христос в четвёртом Евангелии, абсолютно «не клеятся» с его образом в остальных Евангелиях. Выдающийся библейский критик Эрнест Ренан верно говорил, что Христос синоптических Евангелий – это странствующий еврейский проповедник, по всей видимости, не претендующий на роль бога, основателя новой религии. Наоборот, иоанновский Христос – совсем другой, воспринимающий себя как источник жизни, бога, противостоящего всему миру и всем другим религиям.

Эти примеры можно множить. Однако современные учёные как-то обходят стороной подобные вопросы, словно подчиняясь какому-то негласно заключённому «перемирию» с религией. Если раньше наука часто обостряла свои отношения с религией, то теперь она их слишком смягчает.

Последняя уловка. Диакон Андрей Кураев, пытаясь совместить библейское учение и эволюционный взгляд, говорит о том, что Бог сначала сотворил тело человека из праха земного и уже потом вдунул в него дыхание жизни. Это тело из праха земного – и есть обезьяна. Соответственно, промежуток между сотворением из праха и помещением духа жизни – это промежуток в миллионы лет между появлением человека из обезьяны.

Столь жалкой уловки, кажется, религия ещё не придумывала. По-моему, уж лучше бы богословы держались мнения, что библейский рассказ противоречит эволюционной антропологии. Это было бы, по крайней мере, благородно. Всё это приводит к более широкому обобщению.

Чем занималась религия по отношению к науке последние столетия? Она занималась приспособлением к ней. И чего только в этой связи ни придумывали – что шесть дней творения – это, «на самом-то деле», миллионы лет и т. д. Всё это выдумывание похоже на детский сад, – словно определённая часть общества настолько не хочет расставаться со своим детством и с детскими мифами, что она готова заглотить любую идею, самую дешёвую, лишь бы она подтверждала, что наука не опровергает эти мифы. Людям очень хочется жить под колпаком – в тепле, уюте и безответственности. С каким болезненным выражением лица они смотрят на каждую новую научную концепцию, которая может поколебать их мир.

Современная наука относится к этим детским страхам снисходительно.

Наука – это взрослое знание. Почему сегодня наука не так популярна, как раньше? Почему люди всё больше доверяют ненаучным сферам культуры? Да потому что современный человек всё стремительнее превращается в ребёнка. Ему нужно детское, мифологизированное знание. Детство связано с каким-то внутренним, интуитивным отношением к миру, с конкретно-чувственными объектами. Человек-ребёнок хочет, чтобы его окружал тёплый, знакомый мир своих предметов и людей. Он не смотрит на свою жизнь извне. Такому детскому отношению к миру соответствуют мифология и религия. Однако за искусственное детство человек должен платить немалую цену – он должен безоглядно верить в те мифы, которые ему предлагают. Кроме этого, – подчиняться тем людям, которые оперируют мифами.

Наука, наоборот, – это взгляд на жизнь извне, как на что-то чуждое, объективированное. Наука – это отчуждённое знание, но отчуждённое в хорошем смысле слова. Наука разрушает детское отношение к миру. Наука – жестока по отношению к человеку. Она говорит нам горькую правду, – что мы произошли от обезьяны, а не от бога, что этот мир не будет существовать вечно, а через некоторое время разрушится, что все люди умирают, а не воскресают. Наука погружает нас в жестокую реальность жизни. Но – при этом – мы обретаем свободу. Единственную, последнюю, человеческую, а не божественную, свободу. Свобода в обмен на принятие реальности такой, какая она есть.

Наука как средство. Сопоставляя религию и науку, можно обратить внимание ещё вот на что. Религия, раз сформировавшись, потом веками воспроизводит своё содержание. Оно, конечно, изменяется, но даже эти изменения толкуются адептами как дальнейшее раскрытие традиционного учения. Главная декларируемая цель религии – сохранить то, что уже есть, «отстоять» это в борьбе с миром.

Наука в этом смысле оказывается менее зацикленной на своём содержании. Во-первых, она может пересматривать это содержание. Во-вторых, – постоянно появляются новые открытия. Наука – это средство познания, средство в хорошем смысле слова. Наука не выступает в качестве какого-то жёсткого содержания, которое «нависает» над человеком. Наука – средство в руках человека. Наука – это сам человек, который преодолевает отчуждение между ним и миром.

Религия – это социально заинтересованное знание. Как показал Э. Дюркгейм, главная функция религии – это социальная интеграция. Мне кажется, что именно за этим сегодня и идут в религию. Религия – это «идеальное общество», община, тесная, сплочённая, разделяющая одни и те же идеи, отношение к жизни, культ. Моё глубокое убеждение заключено в том, что мировоззренческий аспект для религии важен именно в социальном смысле. Догмат – это закрытое для какой-либо рационализации положение, которое объединяет общину. Зачастую, тот или иной её член может не знать всех догматов, но, главное, что в целом он со всем заранее готов согласится. Догматы вообще существуют для того, чтобы их защищать, а не вдумываться в них.

Наоборот, наука рождается и развивается как социально незаинтересованное знание. Наука основывается на фактах и их непредвзятом теоретическом анализе. В религии знание носит отчуждённый и абстрактный характер. Оно не проверяемо. Никто не может проверить чудеса, так же, как и догматы. В науке – наоборот.

Именно в этом и заключена противоположность между религией и наукой, и эта противоположность устранена не будет (а если будет, – наука перестанет быть собой). Даже сегодня, когда европейскую цивилизацию называют основанной на науке, последняя играет минимальную роль в социальной интеграции. Мы можем сомневаться во всех данных науки, но нас за это никто не будет преследовать. Больше того, если какие-то общепринятые научные теории будут опровергнуты (или существенно скорректированы), ничто не помешает их замене (как это произошло, например, с теорией Ньютона). Единственное «насилие» – мы должны знать научные концепции на школьном или более высоком уровне.

Очевидно, что наука – это свободное, социально не скованное знание, в отличие от религии.

Продолжим ряд. Православная философия, православная психология, православная антропология, православное религиоведение (!). Ну что ж, мы можем продолжить этот ряд (может быть, тогда до учёных, использующих подобные выражения, что-то дойдёт) – православная химия, православная физика, православная биология (православное дерево)…

«Наука не даёт знания о смысле жизни». Такой упрёк можно часто встретить в адрес науки со стороны религии или экзистенциальной философии, или кого-то ещё. Упрёк во многом справедлив – ведь, как мы уже выяснили раньше, наука – это отчуждённое знание, взрослое знание. В самом деле, было бы странно, если бы в школе, наряду с учебниками по географии, был учебник под названием «Твой смысл жизни». Если бы подобное произошло, мы имели основание сказать, что наука вмешивается не в своё дело.

Правда заключается в том, что наука не даёт прямого ответа на вопрос о смысле жизни, но она, безусловно, даёт человеку материал для решения этого вопроса. Как он его решит, – его дело и его право. Наука говорит нам, что человек, скорее всего, раньше был обезьяной. Больше она ничего не говорит. Какие делать из этого выводы, – решает сам человек, общество. Кто-то может считать, что мы должны не забывать о своём «животном прошлом». Кто-то, наоборот, будет делать акцент на том, что это «животное прошлое» уже преодолено в ходе прогресса. И т. д. Мы можем прибегнуть и к помощи религии, чтобы ответить на вопрос о смысле жизни, но не забывая и тот материал, который даёт наука.

Наука не сообщает нам, в чём смысл жизни, но она задаёт границы ответа на этот вопрос. В том числе и для религии. Наука, как взрослое знание, и «поступает» с нами как со взрослыми.

Утрата современным человеком «научного духа». Выскажу парадокс – наука «устарела». Устарела не в том смысле, что она больше никому не нужна, это совсем не так. Просто сегодня становится понятным, что наука как институт – и даже высшее образование, примыкающее к нему, – чем дальше, тем сильнее расходятся с психологией современного человека. Наука образовалась в классическую эпоху, в ранее Новое время. Это время ещё религиозное, когда люди по своему складу были аскетичными, целеустремлёнными, усидчивыми, книжными.

Современный человек абсолютно другой – расслабленный, не обладающий минимумом духовной дисциплины, зачастую не могущий довести до конца ни одного дела (если оно не касается денежной прибыли), не книгочей. Даже физиология поменялась – у человека информационной эпохи другой ритм жизни, более быстрый, а отсюда – поверхностный. Трудно представить себе как сколько-нибудь распространённое явление многочасовое сидение в библиотеке. Современному человеку это не под силу.

Всё это говорится не для того, чтобы лишний раз «попинать» современных людей (в конечном итоге, я тоже отношусь к ним), а просто для констатации факта. Современный человек не может принять науку, потому что она рассчитана на другие духовно-психологические параметры. Поэтому высшее образование в 90 % случаев превращается в профанацию науки, – всё заменяется лекциями, «ксероксами», «скачанными рефератами», шпаргалками. Студенты делают всё, чтобы благополучно «миновать» науку, а не воспринять её. Никакого выхода из этого противоречия не видно.

«Разум не может познать всё». Это один из самых распространённых (и абстрактных) аргументов против разума, науки. Конечно, не может. Вполне возможно даже, что познанное разумом – это только «верхушка айсберга». Значит ли это, что нам нужно отказываться от его услуг в пользу интуиции и фантазий? При том, что данные интуиции и фантазий самые разноречивые? Пусть каждый решает сам.

А лично я предпочту «банкротство разума» – «торжеству» «вненаучного знания».

Недостаток рациональной культуры в России. Этот недостаток является серьёзной проблемой нашей культуры. Самый яркий исторический пример в данной связи – советский период, когда рационалистическое учение Маркса было превращено в объект псевдорелигиозного поклонения. «Дай дикарю машину…»

У нас до сих пор не сформировалась устойчивая рациональная культура. Наука стала каким-то аутсайдером современной жизни. Русские люди – всех классов – больше доверяют чужим откровениям, чем своему собственному уму (ведь наука – это и есть доверие к собственному уму). И даже ориентация на Запад превращается в отказ от самостоятельного мышления. Не думают политики, экономисты, часто – и учёные тоже, мало думают бизнесмены, молодёжь полностью разучилась шевелить мозгами (она использует для жизни только глаза и уши). Педагоги не воспитывают детей рациональными, потому что сами иррациональны. А ведь Гегель говорил – тот, кто не пользуется мышлением, зависит от чего-то внешнего.

Сомнение во всём. Ещё в юности я понял, что в этой жизни люди делятся на разные лагеря и борются друг с другом. И я думал – «я не буду примыкать ни к одному их лагерю, участвовать в их жалкой борьбе, становится белым или чёрным». Но прошло время, и я изменился, я примкнул к их борьбе, стал «белым» (верующим). Сейчас я думаю, – а что если тогда, в юности, я был прав? Пусть как-то интуитивно, смутно, но что-то такое угадывал. ЧТО ЕСЛИ ВСЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ, РЕЛИГИИ, И ДАЖЕ НАУКА – ВСЁ ЭТО ТОЛЬКО СЕТКИ СЛОВ, В КОТОРЫЕ ПОПАДАЮТ ЛЮДИ? Сетки слов… Сначала попал в одну, потом – в другую, в чём-то противоположную. Что если переход из одной сетки в другую – совершенно случаен, не имеет никакого глубокого смысла? И мы всю жизнь обречены жить в этих сетках, как их узники? Есть ли возможность вырваться из всех этих сеток?

Спасение, по крайней мере, временное, от этих сеток может дать только искусство и то, насколько оно не заражено этими сетками (а оно всё заражено ими).

Слова. Слова порождают только другие слова. Одни слова противопоставляют себя другим словам. Не являются ли слова самой древней и самой примитивной формой выражения внутреннего мира человека? С помощью слов, люди, скорее, господствуют над другими людьми, чем что-то открывают. Не являются ли художественные образы более тонким и более богатым средством выражения?

«Бог» – это слово. Такое же, как слова «бога нет». Не попали ли все мы в ловушки слов? Как поёт Летов, «всех нас поймали на волшебный крючок».

 С помощью слов человек закрывается от Реальности.

 Человек просто боится реальности. И хочет заклясть её социально гарантированным словом.

 Мы только осознаём жизнь. Но не понимаем её.

 И тогда я оставил путь слов.

Абсолютный нигилизм. Иногда появляются и такие мысли, – а что если человек всё время придумывает себе идолов, – это может быть религия, наука, искусство, всё что угодно? При этом вести речь о каком-либо соответствии между этими «идолическими» представлениями и реальностью – невозможно. Что если человек обречён на создание идолов, которые нисколько не приближают его к истине? Что если мы обречены на создание красивых очаровывающих иллюзий, которые сменяют друг друга в нашей жизни и в истории человечества? Что если это наша физиологическая потребность – что-то типа инстинкта самосохранения на более высоком, тонком уровне? И выйти из этого круга мы никогда не сможем?

Конечно, жизнь с такими мыслями не построишь.

Впрочем, их можно повернуть и в другую сторону. Сохранить основной «посыл», но изменить знак на положительный. Возможно и другое – и даже очень вероятно, – что все названные «идолы» столько же скрывают от нас реальность, сколько и открывают её. Религия, наука, искусство – это ещё и серьёзный намёк на реальность. Эти намеки приближают нас к реальности, хотя и не «гарантируют» её. Так что, может быть, не так уж и бессмысленны наши увлечения, как и их смена.

И, всё-таки, я с этим не согласен. Всё имеет свой смысл. Если есть смысл в смене материальных объектов, то он должен быть и в смене «слов», которые говорит себе и другим человек. Слова, которые мы произносим, религия, наука, их череда, – всё это неслучайно. Слова появляются в связи с определённой потребностью, слова меняются в связи с ростом самого человека.

Я бы не сказал, что я люблю себя больше, чем других, или тем более других больше, чем себя. Все эти понятия безнадёжно устарели. Я люблю больше, чем себя и других, Реальность.

(Продолжение следует)