ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Осень 2007 № 4 (45)

СВЕТСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ: ПОИСКИ СМЫСЛОВ

к разуму

Мысли о науке, религии и современной культуре

Продолжение. Начало см. ЗС лето 2007 № 3 (44)

II. Религия современного человека

Почему современный молодой человек «идёт в религию»? Вопрос этот очень интересный. Известно, что XX столетие – особенно его вторая половина, – характеризуется в Европе и России некоторым ренессансом религии. Вопрос о его причинах только-только анализируется. Внесу в этот анализ свою лепту как человек, прошедший через это.

Здесь я буду говорить о положительном значении религии. К великому сожалению, современное общество (не знаю, может быть, это относится прежде всего к России, хотя возможно, что и к Европе тоже) представляет собой достаточно неустойчивую структуру. Вроде бы, в нём «всё» есть – наука, искусство, педагогика, но всё это находится в каком-то неопределённом, неустановившемся положении. Пожалуй, единственное стабильное явление – это массовая культура. Чуть ли не каждый день сменяются её кумиры, но сама она как система – поразительно устойчива.

И вот современный молодой человек развивается в этих условиях устойчивости масскульта (который, конечно, не для всех может быть единственным воспитательным средством) и неустойчивости всего остального. Семейное воспитание оказывается поразительно слабым, просто теряется на фоне других факторов (того же телевизора). Современные родители зачастую просто не знают, – а кого им, собственно, нужно воспитывать? Что им нужно «давать» ребёнку? Поэтому чаще всего – не дают вообще ничего. Просто рожают, учат элементарным жизненным функциям, максимум – внешнему социальному этикету – и всё. Во всём остальном молодой человек оказывается в свободе – пустоте. И он не может ею распорядится, потому что ему недостаёт жизненного опыта.

Конечно, этот молодой человек почитывает научные и философские книги, знаком с искусством, но, всё-таки, это может не заполнить его пустоту целиком. Всё это остаётся чем-то случайным. В этих условиях религия становится настоящим спасением. Отрицать её положительное значение нельзя. Религия даёт молодому человеку смысл жизни, мировоззрение, понимание других людей, самого себя, своих души и тела. Религия имеет мощное воспитательное значение, ведь это опыт бесчисленного количества поколений. Религия социализирует молодого человека, потому что религиозная община выступает в качестве «идеального социума», по отношению к которому (а значит – и по отношению к обществу в целом) у человека появляются свои обязанности. Религия также становится живой связью её адепта с мировой культурой, потому что мировые религии имеют большую историю, уходят корнями во многие культуры (например, христианство – в иудаизм, античность, Византию и т. д.).

Одним словом, сегодня часто можно встретить картину, когда религия просто возрождает человека к жизни, – даёт ему мощный стимул, делает его активным, целеустремлённым, оптимистичным.

Но, с другой стороны (о чём уже было сказано), – за всё это молодому человеку приходится платить верностью раз выбранному мировоззрению и общине его носителей. Усвоив то добро, которое есть в религии, потом он будет тяготиться ею. Ему захочется вернуться к свободе своей молодости, потому что теперь-то он знает, зачем ему эта свобода и для чего он её использует. Теперь, когда он познал свой долг, он может познать и свою свободу. Но если он так и останется на уровне долга, то он всю жизнь будет социальной марионеткой, которая «смиряется» перед всеми и живёт в полсилы, потому что решения по поводу его жизни принимает не он, а религиозные авторитеты.

Духовная гигиена. Важная и очень ценная вещь, которая есть в религии и которой часто нет у современного человека, – это своеобразная духовная гигиена. Что это такое? Это какие-то элементарные правила существования, границы, за которые человеку нельзя заходить. Нельзя быть ленивым и расслабленным, нужно трудиться; нельзя злоупотреблять алкоголем и употреблять наркотики; нельзя врать себе и другим; нужно быть доброжелательным по отношению к другим людям. И т. д. Наверное, всё это звучит банально, но я уверен, что проблема современного человека – в отсутствии этой гигиены. Хотя, с другой стороны, религиозная традиция «обкладывает» эту гигиену многими мифологическими приложениями, совсем необязательными.

Вот проблема современной культуры – часто молодой человек либо вообще никак не дисциплинирует своё существование (и даже кичится этим), либо, наоборот, «сверхдисциплинирует» как адепт религиозной традиции. Как будто речь идёт не о нём самом, а о ком-то другом. Но ведь это он сам, в конечном итоге, заинтересован в нормализации своего существования и без издержек.

Христианство как упрощение–реакция на сложность культуры. Христианство, кроме всего прочего, может выступать в качестве реакции на сложность, многообразие современной европейской культуры. Существование в ней подразумевает активное мышление, умение выбирать и принимать ответственные решения. Поэтому некоторые люди решают эту проблему через упрощение. Европейская культура при этом сводится к одной из своих составляющих, всё остальное – в той или иной форме устраняется, игнорируется. В качестве первичной формы «работы» с европейской культурой такое упрощение допустимо. Христианство оказывается «культурным компасом».

Конфессионализм как «сублимированный» национализм. Лично мне всё чаще кажется, что мировые религии, «конфессионализм» – это своеобразная сублимация национального чувства. На определённом этапе истории язычество оказывается «тесным» для социальной общности, нужна более широкая и абстрактная религиозная идентификация. Здесь и появляется наднациональная религия – христианство, ислам, буддизм.

С одной стороны, такие религии преодолевают узкий горизонт язычества. Поэтому они быстро распространяются. Люди из разных народов бессознательно понимают, что их разделения искусственны (но, в то же время, реальны). Религиозный идеал становится идеологическим каналом «средневековой глобализации». Человеку того времени – в отличие от нас – тяжело интегрироваться в единое целое с представителями другого народа просто по той причине, что это не осознаётся как ценность. Для такого дела нужна сверхлегитимация – и её даёт религия. Интеграция народов осознаётся как веление бога.

С другой стороны, новая сверхнациональная идентичность сохраняет многие черты национальной языческой идентичности – иначе она не была бы жизнеспособной. В принципе, наднациональная церковь – это та же самая нация, только на более высоком, тонком, духовном уровне. Та же идея общей семьи, абсолютной сплочённости. Идея общего «первопредка» – основателя религии. Наконец, жёсткое противопоставление своей «религиозной семьи» другим семьям-конкурентам. «Религиозное своячество».

Отсюда следует очень важный вывод для нашего времени. Дело в том, что, по законам диалектики, любое явление сначала развивается в своём положительном («прогрессивном») качестве, а затем – в регрессивном. Хотя элементы этого явления, которые сегодня связаны с регрессом, были в нём всегда. Мировые религии, преодолев национальный уровень, многое сохранили от национализма. И сегодня это хорошо видно. Распространившись однажды и завоевав свой «ареал», каждая мировая религия сохраняет свои национальные позиции веками. Ясно, что христианство – религия европейская, ислам – арабская, буддизм – китайская и японская. По всей видимости, эти параметры не изменятся.

Христианство давно превратилось для европейцев в «веру отцов» и оно зачастую защищается именно в таком качестве. Это значит, что мировые религии по своей энергетике основываются на национализме. Но национализм этот – не дикий, а рафинированный, тонкий. Хотя иногда христианство «проваливается» и в самый дикий национализм.

Например, православие сегодня защищается его адептами как «русская вера», но при этом осознается, что данная вера связывает русскую культуру с Византией и славянскими народами. Отсюда появляются представления о «православной цивилизации», т. е. более широкой, чем собственно русская, идентичности. Мы видим, что мировые религии связаны с «расширенным» национализмом.

Самое слабое место религиозной традиции – её начало. Это, конечно, парадокс, но он отражает истинное положение вещей. Как хорошо ощущается в Новом Завете дух творчества, дух начала. Между прочим, разрушительный дух – разрушительный по отношению к язычеству античности и иудаизму евреев.

Однако всё дальнейшее существование христианства основано на поклонении, если можно так сказать, «фотографии» этого начала (Библии, преданию, церкви). Молились на икону, на фото, изображающее жизнь, её творческий момент. Молились, в известном смысле, на свою собственную противоположность, – потому что Христос и апостолы радикально разрушали старые ценности и создавали новые, а христианин на это не способен, он видит свою миссию в консервации уже созданных ценностей.

Для древнего человека, – дух которого присутствует во всех религиях – творчество жизни, создание новых ценностей – процесс страшный, ответственность за него он брать не хочет. С его точки зрения, для этого есть специальные люди, которых он и должен слушаться. Для того, чтобы ещё сильнее отделить простых смертных от избранных, последних объявляют пророками или богами. С богом не поспоришь. Древним чуждо сознание того, что сам человек является источником ценностей.

Я не хочу быть богом. Я хочу быть человеком. Быть человеком труднее, чем богом. Верующие, которые говорят, что они хотят быть богами, – становятся невротиками. Ведь быть богом, – значит не грешить, а, по христианскому учению, человек грешит постоянно.

Вообще в представлении о том, что человек должен стать богом, с моей точки зрения, есть какое-то странное предвосхищение гуманизма и даже атеизма. Атеизм в религиозной форме. Возможно, появление «человекобожия» именно в Европе связано с христианской идеей «стать богом по благодати». Может быть, христианство как-то опасно «сблизило» бога и человека, и бог в этом сближении, в конечном итоге, потерялся. Неслучайно деизм философов Просвещения напоминал не столько христианство, сколько более строгое единобожие, – иудаизм и ислам, в которых бог и человек «разводятся» достаточно далеко.

Бог должен быть богом, а человек – человеком.

Главная проблема русского человека в том, что он хочет быть богом, а не человеком. Но, как уже сказано выше, быть человеком труднее, чем быть богом.

 Я хочу быть обычным человеком. Ведь это так интересно.

 Я устал быть духовным учеником и духовным учителем.

 Моя душа – большая коммуналка…

 Смиряйся не перед ними, а перед самим собой.

 Другой вариант: Ты научился смиряться перед другими людьми. Это хорошо. Теперь научись смиряться перед собой.

 Не слишком ли много чести этому миру – ещё и бунтовать против него…

Религиозность как борьба за свободу. Современный молодой человек зачастую идёт в религию из чувства протеста против примитивности современного мира. Молодой человек не хочет быть частью «стада», общества потребления, массовой культуры, не хочет поддаваться стандартизации. Чувство это само по себе здоровое. Оно может реализовываться по-разному – через уход в андеграунд, в религию и т. д. (кстати, неслучайна та возникшая в последнее время «смычка» между роком и православием). Религия в таком случае выступает как протест, альтернатива, углубление в духовные вопросы, опять-таки, в противовес «стихийному материализму» общества.

Здесь, однако, есть два минуса. Первый – знаменательно, что молодой человек противопоставляет примитивности мира не самого себя (таким, какой он есть), а некую группу, с которой он себя отождествляет. Это – слабость, хотя и неизбежная для большинства.

Второй минус, более серьёзный, – рано или поздно, но молодой человек обнаруживает, что элемент борьбы за свободу возникает на границе между религией и миром. Сама же по себе религия так же, как и мир, если не больше, несвободна. В итоге, молодые люди «платят» за возможность бороться за свободу от общества свободой внутри религиозного сообщества. Если смотреть социологически, агрессивно наступая на общество в одном контексте (там, где оно противоречит религиозным заповедям), верующий демонстрирует абсолютное послушание ему в другом (послушание общине, а ведь община – это «идеальное общество»). Молодые люди не подразумевают, что эта плата «свободой за свободу» не является обязательной, и связана с их неуверенностью в своих силах и неукоренённостью ценности свободы в их сознании.

Эту мысль можно продолжить, – мы видим здесь некий «архетипичный» момент для религиозной культуры, который повторялся всегда. В том же средневековом монашестве можно увидеть примерно такой же «размен» – за радикальное отрицание «мира сего» с религиозных позиций производится «плата» полным подчинением «богу», духовному отцу и т. д. Скорее всего, такое сложное представление о свободе укоренено в нашем, русском менталитете. Это, конечно, примитивное представление, «полусвобода». В этой «полусвободе» человек как бы возлагает ответственность за свою частичную независимость на группу, а не на самого себя.

На самом деле, за свободу совсем необязательно платить рабством. Возможно, именно изначальное стремление современного молодого человека к свободе и приводит его, в конечном итоге, к осознанию духовного рабства в религии. Свобода должна быть полной. Со временем, молодой человек, наконец, понимает, что и религия может быть миром стандартизации, примитивности и даже потребления.

В этот момент и наступает полная свобода. Сам человек является источником свободы, протеста.

Предположение. Возможно, что сегодня Христос не был бы христианином.

Деление на потусторонний и посюсторонний мир устарело. Эта мысль беспокоит меня уже давно. Мне представляется, что, на самом деле, все эти вопросы «веришь» – «не веришь» сегодня, хотя и появляются в нашей культуре, безнадёжно устарели. По-моему, современный человек – я сужу по себе, – имеет какой-то совсем другой опыт восприятия реальности. Хотя он и пользуется для его выражения этими устаревшими категориями. Считает ли он, что «земная реальность» – это нечто отчуждённое от того, что называют «небесной»? Думаю, нет. Эти два мира в нашем сознании уже как-то проникли друг в друга и тесно сосуществуют. Среди людей ходят ангелы, люди попадают на небо и возвращаются обратно – это распространённые сюжеты клипов, фильмов и т. д. Современный человек с потусторонним миром «запанибрата», независимо от того, хорошо это или плохо.

Между прочим, само христианство и привело к появлению этих тенденций. Оно слишком сблизило небо и землю, божественные энергии пронизывают весь мир.

Есть здесь ещё и другой момент, может быть, более важный для меня – сама по себе реальность, если «посмотреть на неё», как-то «не делится» на два мира. Я лично не нахожу в ней ни «потустороннего», ни «посюстороннего». Просто – Реальность; богатая, многообразная, играющая смыслами. И я – её часть.

Главный аргумент против христианства. Этот аргумент не столько в опровержении содержания тех или иных догматов, сколько в понимании их бессмысленности. Боговоплощение и воскресение просто бессмысленны, даже если на минуту допустить их истинность. Христиане говорят об этих догматах как о величайших событиях в истории человечества. Но в чём именно величие?

Изменилась ли радикально мировая история после боговоплощения? Нет. История изменилась в том смысле, что появилась новая религия, которая сыграла свою цивилизациообразующую роль для Европы. Не больше и не меньше. Последствия распространения христианства были, как и у всех религий, и положительными, и отрицательными. Идея о том, что Христос спас людей, искупив их грехи, тоже непонятна. В чём именно это «единственное» искупление? С точки зрения христиан, его плодами можно воспользоваться только при условии веры. Однако христианские праведники – достаточно стандартные, такие же, как и в других религиях, адепты которых во Христа не верят. Мы не можем сказать, что христианские праведники обладают каким-то особым онтологическим статусом по сравнению с другими. По крайней мере, очевидно доказать это невозможно.

То же самое с учением о воскресении Христа. В нём «побеждена смерть». Но в каком смысле, ведь и после Христа люди, в том числе христиане, умирали и умирают? Получается, что смерть побеждена, но человек не причастен к этой победе, что эта победа носит «виртуальный» характер.

Вывод из всего этого прост: идеи боговоплощения и воскресения связаны своим происхождением с примитивностью древнего человека.

Во-первых, такому человеку нужен не просто религиозный проповедник, – этого мало, – ему нужен сам бог как минимум. Обожествление – попытка придать своей вере и действиям абсолютную легитимацию (попытка, которая у ранних христиан только просматривалась, а по-настоящему заявила о себе только позднее). Элементарно – человек не уверен в себе и ищет высшей легитимации. Кроме этого, обожествление, – это форма мессианизма. Ведь теперь данная конфессиональная (а затем и национальная) общность «обладает» самим богом и поэтому она может оправдывать агрессию в отношении других сообществ.

Во-вторых, что касается воскресения – то учение о нём появляется как опять-таки примитивная форма борьбы со страхом смерти. Логика здесь носит внешний характер. Страх смерти преодолевается не внутренне, а внешне, как легенда о победе над ней. Опять-таки, даже если допустить, что Христос действительно воскрес, для всех остальных людей это ничего не меняет. Кстати говоря, учение о воскресении, с моей точки зрения, противоречит учению о боговоплощении. Эти идеи из разных эпох. Воскресение было придумано учениками Христа, которые воспринимали его как пророка, великого религиозного деятеля, настолько великого, что он даже воскрес. Смысл воскресения как победы именно в том, что это происходит с человеком. Боговоплощение «появилось» в то время, когда христианство распространялось, становилось самостоятельным, и ему было как-то «несолидно» не иметь своего бога. Однако воскресение бога – это полный абсурд. Догмат о двух природах во Христе – божественной и человеческой, – догмат очень странный, ничего здесь не меняет. По утверждению самих же богословов, несмотря на две природы, личность (ипостась) у Христа одна. Ничего удивительного и чудесного в том, что бог воскрес, нет. Удивительно, скорее, то, что он умер. Его смерть в таком случае носила какой-то ненастоящий, демонстрационный характер.

Христианство много говорит о свободе выбора человека, но правда заключается в том, что само оно подменяет выбор страхом. Христианство только заигрывает со свободой.

«Игры» внутри христианства. Поскольку современному человеку трудно всю жизнь находиться внутри одной религиозной традиции, то он придумывает себе разные «игры», которые как бы разнообразят его жизнь внутри этой традиции, актуализируют её. «Игры» могут быть разными, они могут вступать в конфликт друг с другом, сочетаться и т. д. Вот некоторые из них на примере христианства (аналогичные игры мы можем встретить в любой религиозной традиции).

«Наша конфессия является самой правильной» – игра, связанная с противостоянием другим конфессиям, борьбой с происками врагов и т. д.

«Вернёмся к истинному христианству» – игра, обращенная не вовне, а внутрь; критика современной церкви как отпавшей от истинного христианства (Реформация).

«Настоящее христианство открыто современному миру, либерально» – леваки в христианстве.

«Настоящее христианство закрыто для современного "бесовского" мира, консервативно» – консерваторы в христианстве.

Консервативные игры более популярны у только-только приходящих в веру (они таким образом как бы бичуют самих себя, во многом ещё принадлежащих «бесовскому» миру), левые больше характерны для уже «поживших» в традиции и уставших от неё.

Вообще верующий человек придумывает много способов хотя бы в какой-то степени «разгрузиться» от своей иногда слишком тяжёлой внутренней жизни – это может быть насмешка над какой-нибудь не очень важной деталью традиции, может быть разговор о том, что представители других традиций – тоже люди и т. д.

Разница. В древности человек шёл в религию, чтобы подчинить себя социуму (бессознательно). Сегодня он часто идёт в религию, чтобы противопоставить себя социуму.

Библия как объект интерпретации. Все «игры» в христианстве связаны со ссылкой на Библию. Применяется такая аргументация: «на самом деле, в Библии сказано так…» и т. д.

На самом деле, при желании, в Библии можно найти всё что угодно. Все игры, противоречащие друг другу, могут совершенно спокойно ссылаться на те или иные места из Библии.

Монархисты будут говорить, что царь – помазанник божий. Демократы, что древние евреи не знали монархии (больше того, в одном месте прямо сказано, что монархия – это грех), а знали режим судей, в чём-то напоминающий народовластие. Сторонники идеи свободной воли – на заповеди, которые подразумевают выбор человека. Сторонники абсолютного предопределения – на слова о том, что бог «ожесточит сердце фараона». Монахи найдут в Библии высказывания Христа о том, что нельзя даже смотреть на женщину с вожделением. Миряне – прославление сексуальных отношений в Песни Песней царя Соломона. В Библии можно найти даже вольнодумно-атеистические высказывания (кн. Иова).

Правда заключена в том, что Библия – это религиозно-поэтический документ и какие-либо претензии на его «единственно-правильное» понимание абсурдны. Библия родилась во времена юности человечества, она несёт на себе отпечаток этой юности и не учитывать этого нельзя. Это не таблица умножения. Если угодно, христианские догматы – это попытка уловить Библию в философские формулы, но ведь эта попытка не удалась, – сколько она вызвала споров, да и по сей день вызывает. Это неслучайно – нельзя перевести даже в религиозно рациональный язык язык поэтический, только наполовину понятный.

С другой стороны, ясно, что «добавка» к авторитету Библии авторитета толковавших её святых отцов была, всё-таки, прогрессом в своё время, потому что таким образом косвенно было признано, что Библия – слишком противоречивый документ, чтобы его можно было толковать исходя из него самого. Из святых отцов позднее появляется библейская критика.

Кошмар толкований. Христианская традиция на 90 % состоит из комментариев к Библии и дискуссий толкователей. При этом все эти противоречивые комментарии – мы говорим о добросовестных – так или иначе имеют реальное текстологическое обоснование, или хотя бы повод. О чём это говорит? Это говорит о том, как слабы люди. Для того чтобы утвердить то или иное положение, им недостаточно просто сказать – «я так думаю». Нет, им нужно «библейское подтверждение». И вот вся их жизнь уходит на поиск этого подтверждения и доказательство того, что именно их толкование является верным. Целые века европейской культуры проходили под знаком этих толкований. Христа превращают то в консерватора и монархиста, то в либерала и пацифиста (Толстой). Из этих толкователей никому, видимо, особенно не было интересно, кем же был Христос на самом деле. Христос – это имя, которое «растягивается» чуть ли не до бесконечности.

Ни у кого из этих людей не находится смелости сказать: «Вот здесь мы Христа принимаем, а вот здесь – нет, не можем, не принимаем и не понимаем». Однако именно такое отношение к Библии и может сохранить её для реальной живой жизни современного человека.

Больше того, неявно, ни один толкователь не может принять всего Нового Завета. Толстой утверждал, что некоторые места в нём – вставки. Церковь утверждает, что слова Христа о том, что, когда тебя бьют в одну щеку, нужно подставить другую, применимы не во всех ситуациях. Но что же это такое, как не цензура Нового Завета? Я, впрочем, призываю не к тому, чтобы её не было, а к тому, чтобы она была сознательной и открытой.

Религия примитивна не верой в бога, а верой в то, что бог «сводится» к священному писанию (или преданию, не важно). Не поймаете бога.

Все эти споры об «истинном православии», о том, что православно, а что неправославно – как они смешны. НЕТ ИСТИННОГО ПРАВОСЛАВИЯ. Каждый делает из православия то, что захочет. Споры об «истинном православии» сродни спорам об «истинном» «Мцыри» или «Евгении Онегине».

Мой сон. Сегодня мне приснилось, что, находясь в каком-то маленьком провинциальном русском городе, я почему-то нашёл в нём индуистский (?) храм, зашёл в него, рассматривал изображения и книги. И тогда мне пришла в голову мысль: «специфика мифологического содержания в том, что до конца его не может понять никто – ни верующие, ни религиоведы».

Все эти споры вокруг вопроса «Чья религия лучше?», очень модные сегодня среди интеллектуалов, слишком отдают примитивной мотивацией – «наш бог лучше твоего», «с нами бог; с нами, а не с вами, язычники». Аргументы в этих спорах – довольно смешные. Раньше, в средневековье, этими «аргументами» были меч и огонь, теперь, вроде бы, рациональные идеи. Но этими идеями оперируют по существу так же, как мечами в средневековье. Говорят, что только в монотеизме бог – личность, а в индуизме и буддизме – безличная реальность. Монотеизм оказывается более человечным. Но разве применимы такие понятия как личность – безличность к богу? Разве Дионисий Ареопагит не писал о том, что все имена бога – не столько раскрывают, сколько скрывают его?

	Рис. Дона Эддиса. Free Inquiry. Summer 2001 vol. 21 № 3

Сверхморализм христианства. Парадокс, который мы всё чаще встречаем в современном мире – молодые люди либо «сверх-а-моральны», либо «сверх-моральны», третьего, к сожалению, не дано. Либо мораль полностью – с псевдоницшеанским эпатажем – отвергается как обывательская система ценностей, либо, если молодой человек идёт в религию, он начинает «обкладываться» моралью сверх всякой меры. С моей точки зрения, здесь не обошлось без влияния идей Ницше (см. об этом ниже).

Конечно, полезно современному человеку узнать, что есть грех, что есть обязанности перед обществом и даже самим собой, которые надо выполнять. Но, к сожалению, в христианстве мы очень часто сталкиваемся с ситуацией какой-то навязчивой, неотступной моральности.

Христианство внушает человеку мысль, что он грешит постоянно. Каждый миг. Если, грубо говоря, «половина» грехов – грехи перед Богом, то другая половина – перед ближним. Отношения с другими людьми становятся от этого какими-то неестественными. Христианин постоянно боится, что он сделает что-нибудь не так, что-нибудь «против любви к ближнему» – нечаянно обидит и т. д. Мораль вместо границ человеческой жизни начинает превращаться в само её содержание и как бы выхолащивает это содержание. Ограничивать становится нечего, всё исчезло в страхе согрешить.

Человек превращается в социальную марионетку. Он должен слушаться (по возможности, беспрекословно) родителей, начальников, священников, жена – мужа, младшие – старших и т. д. В итоге, личная, собственная жизнь человека всё больше теряет в своих правах, всё больше уступает. Вся жизнь превращается в исполнение постоянного долга, тягла – на работе, в семье, естественно, в церкви.

Сверхморализм христианства, на поверку, оказывается его «сверхсоциализацией». Человек абсолютно привязывается к социальным единицам, выступает в качестве их хронического должника.

Религия – это игра в правильность. Русские очень любят эту игру в правильность. Но именно как игру. Если бы они действительно были способны сохранять «правильность» – мораль, – то они бы в неё и не играли. Они бы не думали, например, что есть мясо и совокупляться с женой в великий пост – это «аморально». Потому что ничего кощунственнее по отношению к морали, чем это, придумать нельзя.

Человек моральный, а не играющий в моральность, понимает, что есть некие ограничения, – что нельзя изменять жене, что нужно быть честным, доброжелательным и т. д. Что есть некие границы. Этот человек живёт, ограничивая себя. Человек же, играющий в моральность, видит всю свою жизнь в исполнении бесчисленного количества предписаний, которые он воспринимает в качестве моральных. Для него это «конёк». Для него «моральность», «духовное совершенство» – цель жизни. Но моральность не может быть целью жизни, так же, как дорожные знаки – целью путешествия.

Это целый феномен. Молодые люди, лет по тридцать-сорок, с работой, с детьми, не могут сами принимать решения по поводу своего пищевого рациона (берут благословение у батюшек на рыбу в пост). Никого это не настораживает?

«Перестать грешить». Да, но только в том смысле, что перестать думать, что ты постоянно грешишь. Между прочим, грех – это в переводе с греческого «ошибка». Каково же человеку, который уверен, что постоянно ошибается?

Ты сам. Ты сам порождаешь демонов своей жизни. И ты сам должен превратить их в ангелов. Конвертируй свои проблемы в их решения. Не созерцай проблемы, а решай их.

Человек – это только мгновение. То, что происходит сейчас, – это и есть человек.

Паника. Не думай, что паника – необходимая расплата за удачное разрешение проблемы.

 Единственная настоящая ложь – это страх. Мировоззрение, основанное на страхе, это всегда ложь.

 Единственный аргумент религии – это страх. А страх не может быть аргументом. Вопрос вот в чём – если полностью отказаться от страха, останется ли бог?

(Окончание следует)