|
Содержание сайта =>> Атеизм =>> Наука и религия |
Атеизм – не вера, богословие – не наука
Недавно в еженедельнике «Аргументы и факты» появилась статья профессора Московской духовной академии М. Дунаева [1]. Богослов решил высказать возражения на атеистические публикации академика В. Л. Гинзбурга. Похвально. В. Л. Гинзбург давно предлагал богословам начать широкую дискуссию с атеистами [2]. С предложением академика согласился и Президент России В. В. Путин:
…мы должны спокойно обсудить, в какой форме, что и в каких объемах мы должны преподавать в школах по вопросам истории нашей страны, по истории религии. И как это сделать в нашем светском государстве неконфронтационно, но с пользой для молодых людей, для всего общества. Я согласен абсолютно с предложением сделать публичным обсуждение этого вопроса. Думаю, что это – единственно правильное, что мы в данном контексте можем и должны сделать [3].
Долго богословы не решались ответить атеистам. Наконец свершилось! Не буду касаться, мягко говоря, не совсем корректных высказываний М. Дунаева, направленных в сторону личности В. Л. Гинзбурга. Известный во всем научном мире академик и Нобелевский лауреат не нуждается в моей защите. Поэтому сразу перейду к теме. Итак, цитата из статьи М. Дунаева:
Почему‑то не все хотят понять: наука весьма ограничена в своих возможностях. Она может ответить и отвечает на многие вопросы, но не знает ответа на важнейший. Еще Лев Толстой писал о том: наука может рассказать о чем угодно, даже вычислить расстояние от Земли до какого-нибудь созвездия Водолея, но она не знает, зачем живет человек на земле, каков смысл его бытия. «Человек умирает – и все», – утверждает Гинзбург в недавнем интервью корреспонденту «АиФ» Д. Писаренко. То есть (давайте обойдемся без модной ныне политкорректности): человек просто кусок дерьма, случайно появившийся в мире, неизвестно для чего живущий и бесцельно исчезающий. Так глаголет наука.
Полагаю, профессор ошибается – наука так не «глаголет». Так «глаголет» он сам, в силу того, что, имея о науке довольно смутное представление, пытается рассуждать и даже поучать ученых о предмете науки. Сразу же внесу ясность по «важнейшему вопросу» из этой цитаты.
Если речь о естественных науках, то эти науки никогда не ставили, не ставят и, полагаю, не будут ставить перед собой вопрос о «смысле жизни человека». Это – не их прерогатива. Естественные науки изучают окружающий Мир, изучают и самого человека, но рассматривают его лишь как объект этого Мира. Применяя методы, выработанные в многовековом процессе познания, естественные науки, прежде всего, выявляют существование объектов и явлений, которые на сегодняшний день доступны для изучения. Изучают свойства и характеристики этих объектов и явлений, связи между ними, строение объектов, динамику развития явлений, условия, в которых существуют объекты и проистекают явления.
Если же М. Дунаев ведет речь о гуманитарных науках, к которым относятся философия, социология, психология (хотя в немалой части психология – это и естественная наука), и о других гуманитарных составляющих человеческого бытия (гуманизме, этике), то – это уже другая сторона вопроса. Эти – гуманитарные – составляющие рассматривают поведение человека и как индивидуума, и как части социума, изучают поведение отдельно взятого человека и общественных образований. И, конечно же, стремятся выявить побудительные мотивы, определяющие человеческую деятельность и смысл этой деятельности. Полагаю, что сюда следует отнести и вопрос о смысле человеческой жизни «вообще». Однако, не будучи специалистом в гуманитарных предметах, воздержусь от дальнейших суждений по этим вопросам и не обижусь, если профессионалы-гуманитарии сочтут мои рассуждения этого абзаца дилетантскими.
Далее постараюсь рассмотреть некоторые аспекты взаимоотношений «наука – религия» только с позиции естественных наук. Продолжу начатую цитату из статьи М. Дунаева:
Но может, наука чего‑то недопонимает? И не способна понять? Она должна просто признать свою ограниченность – и тогда не будет разногласий между наукой и религией.
Вот ведь как! Не слишком ли высок уровень самомнения автора? Понятно – профессор, но… богословия – не физики, не химии, не биологии… А не допускает автор, что это богословие «чего‑то недопонимает? И не способно понять?» И не следует ли богословам на себя оборотиться? Может тогда и поймут они, что разногласия между наукой и религией существуют – серьезные и принципиальные? Возможно, как раз богословам следует «признать свою ограниченность – и тогда не будет разногласий между наукой и религией», во всяком случае, по вопросу самого наличия или отсутствия таковых разногласий?
Наверное, было бы естественно, если бы профессор богословия описал бы свое богословское миропонимание, рассказал бы о существующих сложностях в нем, о достижениях богословской мысли, скажем, за последние десятилетия, о методах, которыми богословие стремится постичь тайны мироздания. Рассказал бы о сегодняшних задачах, которые богословы ставят перед собой в стремлении проникнуть в эти тайны. А затем со своей – богословской – позиции сравнил бы богословские методы, задачи, сложности и достижения с аналогичными, существующими в науке. При этом, разумеется, не будучи специалистом в научном познании, ему следовало бы обратиться к публикациям признанных ученых. В частности, при сравнении богословских и научных взглядов из области астрономии или физики, не грех было бы воспользоваться двумя не столь давними публикациями, именно, В. Л. Гинзбурга [4, 5]. Вместо этого, в первых же фразах (после прелюдии) М. Дунаев пишет:
По Гинзбургу: наука – единственный свет в окошке, а религия – сущий вздор и досадное заблуждение, никому не нужная мистика. Вновь вытаскивается на всеобщее обозрение давнее заблуждение о непримиримом антагонизме между наукой и религией.
Однако религия вовсе не против науки, но против научной идеологии, против претензий науки на обладание полнотою истины.
Автор противоречит сам себе, – с одной стороны, он отрицает существование антагонизма между наукой и религией, но, с другой стороны, здесь же утверждает, что научная идеология для религии неприемлема. Правильнее говорить не об идеологии, а о методологии. К идеологии науки можно, пожалуй, отнести лишь ее цель – изучение окружающего Мира. Исходя из слов М. Дунаева, можно предположить, что такая цель неприемлема для религии, но – это проблема религии, но не науки.
Указанное противоречие говорит о непонимании автором того, что же представляет собой наука. В действительности, наука не есть просто совокупность суждений, утверждений или, даже, научно-установленных фактов, теорий и гипотез, формирующих научную картину Мира. Факты, теории и гипотезы – важнейшая составляющая науки, но не единственная. Остальное – методы изучения, т. е., именно, методология, но никак не идеология. Научные факты и теории на каждом этапе развития науки представляют собой основу – сегодняшнее знание. На этой основе строится новое знание. И строится не абы как, а методами, выработанными многими поколениями людей, которые познавали окружающий Мир как путем размышления о его устройстве, так и – что более важно – путем многочисленных проб и ошибок. Этот путь проб и ошибок положил начало основному методу научного познания – наблюдению и эксперименту.
Наука – это, прежде всего, процесс изучения окружающего Мира. Поэтому второй, не менее важной, составляющей науки является, именно, методология – совокупность приемов, используя которые наука устанавливает научные факты, т. е. приобретает знания об объектах и явлениях окружающего Мира и отделяет суждения о действительно существующих объектах и явлениях от суждений о мнимо существующих – объектах и явлениях вымышленных.
Суждение о существовании объекта или явления (далее – суждение о существовании) рассматривается наукой как адекватное действительности тогда и только тогда, когда оно доказано научными методами, основным из которых является экспериментальное наблюдение этого объекта или явления. Причем наблюдение не единичного случая, а в многочисленных экспериментах, проведенных различными, независимыми друг от друга исследователями в различных научных лабораториях. Каждый эксперимент рассматривается научным сообществом как состоявшийся, после публикации отчета о нем с указанием всех его особенностей и существенных деталей, позволяющих другому исследователю в другой лаборатории этот эксперимент повторить. Только после такой процедуры доказательства, при достижении положительных результатов во всех без исключения экспериментах, суждение о существовании переходит в статус знания.
Некоторые суждения о существовании, не имеющие статуса знания, рассматриваются наукой как предположительные. Такие суждения о существовании называются гипотезами. Выявление из всевозможных суждений о существовании таких, которые соответствуют статусу гипотезы, – один из важнейших этапов научного познания. Недоказанное суждение о существовании приобретает статус гипотезы только в том случае, если оно базируется на ранее полученном знании и логически из него следует.
Умение науки отделять суждения о существовании, имеющие статус знания или гипотезы от всех других – произвольных суждений о существовании, можно назвать основным принципом научного познания. Этот принцип эмпирически формировался многие тысячи лет в процессе познания человеком окружающего Мира.
Рассмотрим хорошо известный из истории науки, простой, но показательный пример выдвижения гипотезы и превращения ее в знание.
В 1846 г. французский ученый У. Леверье, используя экспериментально доказанную к тому времени теорию тяготения Ньютона и результаты наблюдений планет Солнечной системы, рассчитал местоположение и основные характеристики новой неизвестной планеты, позже названной Нептун. В том же году, немецкий ученый И. Галле, на основании расчетов Леверье, впервые произвел прямое наблюдение этой планеты. Затем планету стали наблюдать и в других обсерваториях.
Сегодня не вызывает сомнения, что суждение о существовании планеты Нептун – это знание. Но с какого момента это суждение приобрело такой статус? Рассмотрим два периода. Первый – с того дня, когда Леверье произвел свой расчет и до первого наблюдения, произведенного Галле. И второй – со дня первого наблюдения и до наших дней.
В первый период, вряд ли даже сам Леверье высказал бы суждение о существовании новой планеты в форме: «Я знаю, что такая планета существует». Да, был сделан расчет, но Леверье мог ошибиться, могли быть не точны наблюдения планет, на основе которых Леверье этот расчет произвел. Можно было предположить наличие и других, совершенно неизвестных, факторов, которые могли привести Леверье к ошибочному выводу. Таким образом, в первый период, суждение о существовании новой планеты еще не могло рассматриваться, как знание. Но расчет Леверье был основан на предшествующем знании – на наблюдениях планет и на теории Ньютона. Поэтому уже в первый период суждение Леверье имело статус гипотезы.
Перейдем ко второму периоду. Можно ли сказать, что с момента первого наблюдения новой планеты, суждение о ее существовании сразу же получило статус знания? Пожалуй, нет. Галле тоже мог ошибиться, мог принять желаемое за действительное. Единственного наблюдения для перехода суждения о существовании из статуса гипотезы в статус знания было, все же, недостаточно. Обычно в таких случаях говорят, что гипотеза получила экспериментальное обоснование, но, пока еще, осталась гипотезой. Можно сказать, что с момента первого наблюдения гипотеза о существовании новой планеты начала переходить в статус знания, но этот переход еще нельзя было считать завершенным. Окончательно, суждение о существовании новой планеты стало возможным рассматривать как знание лишь после проведения аналогичных наблюдений другими, независимыми исследователями. Только после этого, суждение о существовании планеты Нептун из статуса гипотезы перешло в статус знания.
Пойдем далее по статье М. Дунаева. Оставим «на десерт» богословскую доктрину о «неслиянном трисоставном единстве тела, души и духа» и обратимся к следующей выдержке:
Повторим давнюю банальнейшую истину: атеизм также основан на вере, как и религиозное мировоззрение: если оно зиждется на вере в бытие Бога, то атеизм – на вере в небытие Бога. Да ведь и любая наука строится на некоторых аксиомах, принятых без доказательства, то есть на веру. Что ж, каждый волен верить, как ему заблагорассудится, только зачем несовершенные методы собственной веры объявлять абсолютными?
Начнем с аксиом. Термин «аксиома» применяется в математике, но не в естественных науках. Все естественнонаучные теории основаны или непосредственно на экспериментальных предпосылках, или являются обобщением других, более частных теоретических представлений, которые, в свою очередь, тоже были основаны на экспериментальных предпосылках. Исходные предпосылки естественнонаучных теорий и сами теории рассматриваются как знание в силу того, что все следствия этих теорий соответствуют результатам экспериментов.
Исследователь-естественник наблюдает существующий Мир и, опираясь на наблюдения, создает его приближенную модель – научную теорию. Основной задачей исследователя-естественника является уточнение исходных предпосылок путем наблюдения существующего Мира и изменение созданной модели таким образом, чтобы следствия, вытекающие из этой модели, тоже наилучшим образом согласовывались с наблюдениями существующего Мира.
Математик, создавая теорию, одновременно создает свой собственный, абстрактный мир, полностью адекватный этой теории и от этой теории зависимый. Поэтому он может принять исходные предпосылки независимо от наблюдений существующего Мира – неизменные и абсолютные для его построений. Такие предпосылки и называются аксиомами. Так, например, если оставаться в абстрактном мире геометрии Евклида, то, внутри этого мира, аксиома о параллельных прямых является и всегда будет являться абсолютной и неизменной истиной.
Теперь обратимся к более сложному вопросу: что такое «вера»? Рассмотрим этот вопрос с точки зрения науки. Богословскую трактовку оставим богословам.
К научным суждениям о существовании относятся лишь такие, которые имеют статус знания или гипотезы. Любые другие суждения о существовании наука не расценивает как научные и вообще не рассматривает. В частности, наука никогда не рассматривает как научное любое суждение о существовании, основанное лишь на фантазии конкретного человека или группы людей (сколь бы велика и авторитетна ни была эта группа).
Если суждение о существовании не претендует на статус научного, например, имеет обиходный характер, то наука просто проходит мимо, вообще его не замечая. Другое дело, когда человек или группа людей распространяют суждение о существовании, не являющееся научным, но выдают его за научное. Такие действия наука расценивает как обман общества, как псевдонауку, а лиц, занимающихся такой деятельностью, называет псевдоучеными. Часто такую деятельность поддерживают СМИ в силу некомпетентности, в погоне за сенсацией или из меркантильных соображений (см., например, тот же «АиФ» [6]). Особую опасность представляет участие в подобных акциях лиц, имеющих ученые степени или звания (к сожалению, есть и такие «ученые»). Нередко псевдонауку пытаются внедрить и в учебный процесс [7].
Суждение о существовании, не являющееся научным, но представляемое обществу от имени науки, расценивается наукой как псевдонаучный вымысел. А отношение человека к псевдонаучному вымыслу как к знанию, с точки зрения науки, следует называть верой в псевдонаучный вымысел.
Термин «вера» может употребляться в различных значениях. И хотя в контексте настоящей статьи достаточно только что определенного, следует отметить, что любая вера чужда науке даже в тех случаях, когда речь идет о научных суждениях. Так, на вопрос: «Верите ли Вы в существование планеты Нептун?», человек, знакомый с наукой, скорее всего, пожмет плечами и ответит: «Вообще говоря, я знаю, что планета Нептун существует». Ученый не будет употреблять термин «вера» не только в научной статье, но, как правило, и рассказывая широкой аудитории об исследованиях из области науки, в которой он является специалистом. При наличии знания – вера не требуется.
В то же время имеется много вопросов, на которые у науки нет ответов. Комментируя такие вопросы, настоящий ученый не будет уподобляться псевдоученому, не будет выдавать псевдонаучный вымысел за знание и даст единственно возможный честный ответ: «не знаю». Даже в обиходном обсуждении научных вопросов редко кто-либо из ученых скажет: «верю» или «не верю».
Следуя одному из важнейших принципов гуманизма – свободе совести и учитывая исторические и этические аспекты человеческого бытия, наука не вмешивается в отношения богословия с обществом, т. е. проявляет по отношению к богословию, упомянутую М. Дунаевым, политкорректность. А вот богословы постоянно пускаются в рассуждения о науке, публично дают оценки научным взглядам, в частности, распространяют мнение о том, что наука основана на вере. Подобные действия привносят в общество негативное отношение к науке, убеждают незнакомых с наукой людей в том, что ученые выдают свою «научную веру» за знание, т. е. фактически обманывают общество. Некоторые богословы идут дальше, выставляя науку как часть какой‑то, только им ведомой, абсолютной истины. Иногда искажают научные суждения, а затем, приписывая эти искажения науке и сами же их критикуя, пытаются убедить общество в несостоятельности науки. Пример – комментируемая статья М. Дунаева.
Подчас, с помощью симбиоза богословской схоластики и наукообразной галиматьи, богословы создают некий научно-богословский суррогат, выдают этот суррогат за знание и, внедряя его в сознание людей, одновременно внедряют и религиозные верования. Интересный пример – статья дьякона А. В. Кураева [8], в которой он, для создания такого суррогата, слегка перетолковывает Библию в сторону научных взглядов. Смысл понятен – убедить читателя в том, что если Библия не противоречит науке в малом, то она не противоречит науке и в целом, а значит и религия не противоречит науке (см. об этом [9]).
С другой стороны, богословы стремятся представить себя обществу интеллектуалами, рассуждающими о науке и к науке причастными. Так, патриарх РПЦ А. М. Ридигер постоянно именует богословие «наукой», пытаясь убедить общество в единстве науки и религии.
Цели богословов банальны – этими действиями они пытаются «убить сразу трех зайцев». Во‑первых, уронить в глазах общества авторитет настоящей науки, которая игнорирует богословие. Во‑вторых, подменить некоторые, неудобные богословию, знания удобным суррогатом. И, в‑третьих, «примазаться» к науке и, пользуясь ее авторитетом в обществе, поднять авторитет богословия.
Такое поведение богословов лишь подтверждает шаткость богословия и прочность научных взглядов. Действительно, в отличие от богословов, ученым никогда не придет в голову отождествлять науку с богословием или обосновывать научные положения ссылками на богословские труды. В XX веке наука завоевала в обществе высочайший авторитет. А вот религия… Приведу слова из недавнего доклада патриарха РПЦ А. М. Ридигера:
К сожалению, не всегда в существующих православных гимназиях поддерживается высокий образовательный уровень, в результате чего их выпускники не имеют возможности поступить в светский вуз. Если подобная практика укоренится, то православная школа может стать маргинальной частью российского образования, не считаться с которой войдет у общества в привычку [10].
Да… богословы сознают, что религиозное образование само по себе, без опоры на науку, – маргинальный уровень. Но, понимают, что включить в программы религиозных учебных заведений научные дисциплины во всей их полноте – рубить сук под богословием. Это – рассказывать учащимся о происхождении и эволюции жизни на Земле, в том числе человека, об устройстве и образовании Вселенной. На фоне сегодняшних знаний, библейское повествование о сотворении Мира выглядит жалким подобием сказок про Бабу‑Ягу и Кощея Бессмертного. Преподавая научные взгляды, невозможно не касаться и вопросов методологии науки, которая отвергает псевдонаучный вымысел. А это уже, практически, – атеизм, т. е. полный подрыв самих основ «богословской науки».
Действительно, учащийся, мало-мальски усвоивший основы научного мышления, прочитав слова М. Дунаева: «Человек совершает свое бытие в неслиянном трисоставном единстве тела, души и духа», рассудит следующим образом.
А откуда, уважаемый профессор извлек это «трисоставное единство»? И где аргументы, которые могли бы превратить это суждение в гипотезу? И почему профессор не предложил эксперимент, с помощью которого можно было бы доказать существование всех составляющих этого «единства», т. е. превратить это суждение о существовании в знание? Здесь же не идет речь о чуде? Значит, эксперимент должен быть повторяемый. Вот и пусть доказывает экспериментально, а пока не морочит мне голову своим пустословием…
Да… внедрять научные идеи в религиозное образование опасно для богословия. Но очень уж обидно на фоне образованного общества выглядеть малограмотными маргиналами. И если невозможно без ущерба для богословия подтянуть религиозное образование до уровня современного миропонимания, то надо сделать другой, совершенно банальный, ход – опустить планку общего образования на свой, богословский уровень – лучше быть первыми на деревне, чем последними в городе. Именно эту идею – внедрить богословие в научно-образовательный процесс – и пытается реализовать РПЦ последние 10‑15 лет.
Таким образом, богословы, с одной стороны, отрицают разногласия между наукой и религией, именуют богословие «наукой», вмешивается в отношения науки и общества, требуют включить богословские предметы в программы научно-образовательных заведений. Но, с другой стороны, отказываются признавать научные методы исследований и научные оценки суждений о существовании, стремятся опорочить науку и ученых, которые разъясняют обществу суть науки и научного познания. Такое двусмысленное отношение богословов к науке и совершенно неэтичное их поведение вполне позволяют и науке, защищаясь от богословских инсинуаций, открытым текстом высказываться о богословии с научных позиций.
Как показывает практика (см., например, [11]), богословы не в состоянии привести никаких аргументов, способных превратить религиозные суждения о существовании не только в знание (пусть бы заодно рассказали, что есть знание с их точки зрения), но и в гипотезы (если богословие вообще совместимо с таким понятием). Богословские суждения о существовании не исследовались экспериментально и не следуют из ранее полученного знания и поэтому, с точки зрения науки, имеют статус псевдонаучного вымысла. А религиозная вера – это типичная вера в псевдонаучный вымысел.
Профессор М. Дунаев предлагает науке экспериментально доказать несуществование Бога, души, Горнего мира:
…если следовать сугубо научному принципу, то мы вправе потребовать: докажите. Докажите экспериментально, что Бога нет, нет души, а Горний мир выдумка. А доказательств‑то и нет.
М. Дунаев – не первый богослов, который, требуя подобных доказательств, ссылается на «научный принцип», совершенно не понимая суть этого принципа. А ответ прост. Суждения о существовании Бога, души, Горнего мира с точки зрения науки не являются знанием – они не проходили процедуру научного доказательства. Эти суждения не являются и гипотезами – они не базируется на ранее полученном знании и логически из него не следуют. Поэтому, наука могла бы отнестись к этим суждениям как к ненаучным и просто их не замечать. Могла бы… если бы богословие не навязывалось науке. Но, учитывая изложенное выше, наука вынуждена защищаться, и вынуждена характеризовать приведенные профессором М. Дунаевым суждения о существовании этих объектов исключительно как псевдонаучный вымысел. А сами объекты – как вымышленные.
Теперь об атеизме.
В очередной раз (см., например, [12]) повторю: атеизм – не религия, не идеология и даже не мировоззрение. Атеизм – это, всего лишь, неприятие религиозных верований. Если атеист знаком с наукой, то его атеизм основывается на том самом основном принципе научного познания, в соответствии с которым объект или явление рассматриваются существующими в том и только том случае, если доказано их существование. Такой атеизм логично назвать научным атеизмом, поскольку он основан непосредственно на научной методологии и, следуя этой методологии, осознанно отвергает религиозную веру в псевдонаучный вымысел.
Может ли существовать другой – «ненаучный» атеизм, основанный на вере? Пожалуй, может. Например, человек может не верить в псевдонаучный вымысел, даже не будучи знаком с научной методологией, но верить авторитету науки и ученых. Такой атеизм можно назвать атеизмом веры. Но здесь термин «вера» имеет существенно другое значение и даже в таком атеизме веры присутствует неверие в псевдонаучный вымысел. Любой атеизм – это неверие в псевдонаучный вымысел.
Часто термином «атеизм» называют атеистическую деятельность – противодействие со стороны атеистически настроенной части общества внедрению в общественное сознание религиозных верований. В этом смысле атеизм можно рассматривать как инструмент, с помощью которого общество, вооруженное научными знаниями и научной методологией, защищается от воинствующего богословия.
Само по себе богословие для науки не опасно, наука его просто не замечает. Но, лишь до тех пор, пока богословы не пытаются препятствовать развитию науки. В этом случае наука дает, и будет давать таким попыткам отпор. Пока богословы выступают от своего имени и не затрагивают науку, к ним нет претензий – религия имеет право на существование. Но когда богословы начинают выступать от имени науки, обманывать общество, отождествляя богословие с наукой, утверждать, что между наукой и религией нет противоречий, они превращаются в псевдоученых. А все их проповеди – в типичную псевдонауку, по сути – в умышленную ложь.
* * *
Так что, уважаемые Богословы, может быть не будем «путать божий дар с яичницей»? А лучше договоримся: пусть учёные тачают свои сапоги своими – научными методами и рассказывают обществу об этих своих методах и своих результатах со своих – научных позиций, в своих научно-образовательных заведениях. А богословы пусть пекут свои пироги своими – богословскими методами (пусть даже тачают сапоги, но свои!) и тоже рассказывают об этом обществу, но со своих – богословских позиций, от своего имени и в своих религиозно-образовательных заведениях.
А коль скоро у богословов проявляется желание примерить «ученые сапоги», то… и ходить в них надо
Литература и Web-ссылки
|
|
|
|