Г. В. Гивишвили. ГУМАНИЗМ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Глава II. КАК МЫ ДУМАЛИ И ЧУВСТВОВАЛИ СООБЩА

§ 8. Как и почему возникли идеологические религии?

▪ Появление мировых религий.
▪ Основные черты и функции религий.
▪ Рождение идеологических религий.

Чем выше возносилась пирамида власти, тем тяжелее приходилось тем, кто оказался в ее основании. Эти последние фактически попали в ловушку. Былое для них безвозвратно кануло в лету. Бросить все, возвратиться в прошлое, вернуть себе прежнюю (относительную) независимость было уже невозможно. Свободных земель, пригодных для охоты, оставалось слишком мало. Да и кто бы решился отдать в чужие руки свой дом и клочок земли ради нищеты бродяжьей жизни. К тому же и царские слуги бдительно следили за тем, чтобы общинники и горожане не забывали исправно платить дань.

Наконец, постоянно находясь в плотном окружении самых разных людей, каждому волей-неволей приходилось учиться сдерживать свои эмоции.

Все эти обстоятельства вместе взятые, то есть цивилизованные условия существования, медленно, но верно смягчали нравы человечества.

Как это изменение отразилось на коллективном сознании? Оно отреагировало тем, что породило более утонченные и гуманные религиозные учения – иудаизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, христианство и ислам. Чем же они отличались от своих предшественников?

Во-первых, они уже не были безымянными (анонимными), как все, относящееся к народному творчеству, включая мифы и сказки. Их авторы уже более или менее известны; нам ведомы их имена, хотя подробности жизни большинства пророков остаются для нас загадкой. Это касается и Моисея – основателя иудаизма, и Лао-цзы – основателя даосизма, и даже Христа, большая часть сведений о жизни которого представляет собой причудливую смесь легенд и преданий.

Во-вторых, никому из основателей новых религий уже не было необходимости доказывать окружающим реальность существования богов. Окружающие уже давным-давно нисколько не сомневались в том, что именно боги правят миром.

В-третьих, несравненно большее место в их проповедях заняли вопросы морали, принципы и правила общения людей между собой. Ибо все пророки считали существовавшие до или при них порядки вещей несправедливыми и неприемлемыми.

В-четвертых, все их учения приобрели строго идеологический характер, т. е. включали в себя функцию организации и управления общественной жизнью. За исключением буддизма, все новые религиозные системы, так или иначе, решали стратегическую политическую задачу, задачу национального выживания и строительства. При всем том, что они рождались в разные эпохи и в разных культурных средах. Почему мы и определяем их как идеологические религии. Ведь различия между ними касались лишь второстепенных особенностей и деталей, не затрагивая главного – сходства.

Так, специфическая цель Моисея состояла в том, чтобы не дать сгинуть своему народу, который оказался как бы между молотом и наковальней кровавых усобиц между «братскими» семитическими народами и богами, а также их соседями. Он рассудил, что спасением может стать идея единобожия, т. е. одного-единственного бога, не ведающего ни партнеров, ни конкурентов. Почитая и поклоняясь ему одному, еврейский народ поневоле должен будет сплачиваться и не терять своей самобытности, в какие бы испытания ни попадал. Так оно и вышло. «Братья» истребили друг друга, евреи остались целы. Правда, для этого Моисею пришлось однажды (для острастки) дать указание предать смерти три тысячи сынов Израилевых, упорствовавших в язычестве. Но цель оправдала средства.

Китайские мудрецы Лао-Цзы и Конфуций ставили перед собой совсем другие задачи. А именно, они беспокоились о сохранении мира и порядка в Поднебесной, вступившей в полосу бесконечных смут. Им не было нужды оправдывать именем бога существование сильной светской власти. Народ давно уже привык воспринимать ее как неизбежность, с которой хочешь, не хочешь, приходится считаться. Вопрос стоял в другом – как внушить уважение к этой власти. Потому-то в учениях Лао-Цзы и Конфуция проблеме бога внимания уделяется мало. Тем не менее, с течением времени они обросли всеми признаками (атрибутами) полноценных религий – культами, обрядами и священнодействиями.

Судьбе индийского принца Гаутамы, позже принявшего имя Будды, мог позавидовать почти любой смертный. Он обладал всем, о чем не могли даже мечтать 999 человек из 1000. Но его безоблачное счастье длилось только до тех пор, пока он не столкнулся с изнанкой жизни. Случайные встречи с неизлечимо больным, с дряхлым стариком, с покойником и нищим монахом потрясли воображение впечатлительного царевича. Тайно покинув дворец и семью, он отрекся от роскоши и наслаждений, сделавшись аскетом. После долгих лет размышлений над смыслом жизни, он решил, что она есть мучение. Кроме того, он посчитал, что открыл истину того, как избавиться от мучений. Он пришел к выводу, что обе крайности – и жизнь, всецело посвященная утехам, и добровольное самоистязание – не выход из положения. Правильный путь лежит посередине. Это путь самоуглубления, ведущий к самопознанию, к покою и просветлению духа.

Будду мало интересовали общественные и государственные проблемы. Его даже можно было счесть эгоистом, заботящимся только о собственном благополучии. Но этот вывод был бы ошибочен. Его добровольное схождение от вершины пирамиды социального неравенства к ее подножию явилось примером высокого благородства и искреннего желания помочь людям обрести покой в своих душах и свое место в жизни.

В учении Будды (как и в учениях Лао-Цзы и Конфуция) почти ничего не говорилось о богах. Оно, по сути дела, не было религиозным изначально. Но всеобщая религиозность индийцев привела к тому, что со временем Будду стали обожествлять. И само его учение сделалось типичной религией. Но судьба ее сложилась странно. Из-за того, что во времена Будды религиозные традиции в Индии были уже хорошо развиты, его учение не прижилось на родине. Зато оно получило широкое распространение у соседних народов: в Мьянме, Таиланде, Кампучии, Шри-Ланке, Тибете, Монголии и даже в Китае и Японии.

Об учении Иисуса Христа сказано столько, что вряд ли возможно добавить к сему что-либо новое. Но вот о чем следовало бы, все же, напомнить. Нет сомнений в том, что проповедь любви, с которой он выступал, была выстрадана им. Что она явилась свидетельством его великодушия и альтруизма. В его жестокий век эта проповедь несла людям веру в то, что не ненависть, а только любовь способна спасти мир, погрязший в злобе, алчности и несправедливости. В конце концов, и мученическая смерть, принятая им, подтвердила искренность его намерений. К несчастью для Иисуса, его идеи не пришлись ко двору его соотечественникам. Тут как будто напрашивается аналогия с Буддой. На самом же деле в истории отвержения Христа еврейским народом все гораздо сложнее.

Как бы ни были доверчивы и невежественны соплеменники Иисуса того времени, но и у них не могли не возникнуть сомнения в истинных его способностях. Но главное даже не в этом. Они не могли примириться с тем, что он стал называть себя царем.

Во-первых, это расценивалось как покушение на традиционное единобожие. К чему им был нужен еще один бог? Разве их покровитель Яхве не напоминал им постоянно, что кроме него у избранного им народа не должно быть иных кумиров?

Во-вторых, Иисус противоречил самому себе. Проповедуя всеобщую любовь, с одной стороны, он, с другой стороны, грозил адскими муками всем, кто не верит в него. Но одно исключает другое: любовь и угрозы – вещи несовместимые.

Не удивительно, что земляки восприняли его как опасного сектанта-еретика: его проповедь грозила расколом и ослаблением нации. Он и сам не скрывал этого, признавая, что пришел принести не мир, но меч. Что он пришел «разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее». Только этого и не хватало евреям, изнывавшим под железной пятой Рима.

Зато у греков с римлянами учение Христа встретило понимание и сочувствие. И опять-таки этому есть простое объяснение. С одной стороны, на бездушное механическое чудовище Римской империи налипло к тому времени слишком уж много крови и грязи. С другой – знаменитое свободомыслие греков не принесло им ничего, кроме разочарования и растерянности. Оно не смогло предложить им общих для всех высоких истин и жизненных идеалов. Но именно в этих истинах добра и идеалах справедливости нуждалось дряхлевшее античное общество, пережившее свою молодость и расцвет. Так что учение Христа пришлось для него как нельзя более кстати. Настолько кстати, что его успеху не могли помешать никакие внутренние противоречия. Ведь для уходящего мира оно предстало «светом в конце туннеля».

Христианство не спасло античность от гибели. Но, разрушив старый мир, варвары кое-что все же унаследовали от него. В частности, учение Христа и церковную организацию.

Христианская церковь оказалась эффективным инструментом для образования новых монархий. Короли, князья и курфюрсты, увидев в христианстве идеологическую опору для утверждения своей власти, принялись целенаправленно насаждать его среди своих языческих подданных.

Сопротивление последних бывало иногда просто отчаянным. Однажды, чтобы устрашить непокорных, франкский правитель Карл Великий даже казнил 4500 саксонцев. Хорошо усвоив Христово слово: «Кесарю кесарево, а Богу Божье», он был уверен, что церковь простит ему этот грех. Он не ошибся.

Так, потерпев поражение в своем отечестве, христианство взяло реванш у судьбы в Европе. Тем самым лишний раз подтвердилась старая истина, гласящая: для коллективного сознания традиции важнее логики.

К концу первого тысячелетия господства христианства каток традиций почти идеально выровнял все «шероховатости и неровности», которые нарушали строгое единообразие мышления европейцев.

Арабы долгие тысячелетия пребывали в тени других семитических народов, как бы застыв в своем культурном развитии. Ислам позволил им одним махом, в течение жизни одного-двух поколений, преодолеть огромное число ступеней, ведущих из первобытного коммунизма в цивилизацию. В этом, главным образом, и состоит великая заслуга пророка Мухаммеда. Успеху его предприятия способствовало то, что и он сам и его языческое окружение были хорошо знакомы с идеей единобожия. Ее незачем было выдумывать. Мухаммеду, как ранее Моисею, она показалась очень удачной для решения крайне важной политической задачи. Он поставил себе целью сплотить соплеменников, постоянно враждовавших между собой, в единый кулак, и направить этот кулак на завоевание мира.

Ничего лучшего, чем признание Аллаха единственным и неповторимым творцом и владыкой мира, придумать в то время было невозможно. Один бог, одна вера, один народ. Коли бог един, то и весь мир должен быть один – так подсказывает логика. А стало быть, все народы должны быть приведены к присяге на верность Аллаху. Не мытьем, так катаньем, не по доброй воле, так силой.

В некотором смысле Мухаммеду повезло больше, чем Моисею. Ему не было необходимости завоевывать место под солнцем для своего народа. В то же время ему пришлось сражаться не на жизнь, а насмерть с собственными упрямыми соплеменниками, которые не желали уверовать в его миссию. С тех то пор его учение больше, чем какую бы то ни было религию, отличает печать нетерпимости ко всем иноверцам и еретикам.

В последние два-три десятка лет волна террора, поднятая воинствующими исламистами, прокатилась по всему периметру мусульманского мира от Алжира на западе до Филиппин на востоке. От их рук погибли многие десятки тысяч невинных жителей. Мировая цивилизация столкнулась с еще одной реанимацией варварства и фанатизма (в данном случае религиозного фундаментализма и экстремизма). Но мир уже далеко не тот, каким он был во времена средневековых религиозных войн и крестовых походов. Все демократические страны объявили войну международному религиозному терроризму.

Темы для обсуждения

1. Чем отличаются идеологические религии от религий стихий?

2. В чем заключается их сходство между собой и магией?

3. Какие цели ставят перед собой идеологические религии?