Г. В. Гивишвили. ГУМАНИЗМ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Глава II. КАК МЫ ДУМАЛИ И ЧУВСТВОВАЛИ СООБЩА

§ 9. Робинзон начинает находить общий язык с Пятницей

▪ Сущность морали.
▪ Формирование представлений о морали.

В Пятнице Робинзон видел обыкновенного дикаря. В этом он был не оригинален: его соотечественники того времени свысока смотрели на всех людей каменного века. Следует признать, кое-какие основания для этого у них были. Ведь дикарем называли всякого, кто не знал или не придерживался правил поведения, которые признаются оправданными и необходимыми в цивилизованном обществе. А откуда было знать Пятнице, что такое хорошо, и что такое плохо с точки зрения воспитанного человека? Ведь ни он, ни его окружение не имели понятия о морали, т. е. о нравственности и безнравственности, о чести и бесчестии, о стыде и бесстыдстве.

В снисходительно-презрительную кличку «дикарь» потому-то и вкладывали смысл чего-то ущербного, неполноценного. Ведь у человека древней коммунистической эпохи представления, например, о добре и зле были, деликатно выражаясь, так же просты, как и его быт. Для него сущность добра чаще всего сводилась к предельно узкому пониманию выгоды лишь для себя любимого. Или на самый крайний случай – для ближайших своих сородичей. Устроить пиршество для желудка, отправить на тот свет врага, избежать чар колдуна, добиться взаимности у приглянувшейся женщины – чего еще желать для полноты жизни? (Впрочем, многие и сегодня считают, что для счастья большего и не требуется. Как говорил Абдулла – один из героев фильма «Белое солнце пустыни»: «Хорошая жена, хороший дом, – что еще нужно, чтобы спокойно встретить старость?»)

И зло ему виделось в предельно конкретном облике – в образе голода, болезней, неразделенности чувств, в смерти, наконец. Понятия же о вежливости и хамстве, о такте и бесцеремонности, о сдержанности и распущенности у него и вовсе отсутствовали. Посему он мог лгать, не моргнув глазом, если это сулило малейший прок. А уж обмануть недруга – большей радости трудно было вообразить.

Разумеется, и среди них бывали исключения, вроде самого Пятницы или «человека леса» – Дерсу Узала. Но они бывали таковыми именно как исключения. Потому что первобытный охотник в особых правилах общежития не нуждался. Поскольку общаться-то ему было практически не с кем. Жена (жены), дети, родители, дюжина-другая кровников не в счет: со своими церемониться не было принято.

Ситуация начала меняться, когда разрозненные семейно-родовые общины стали объединяться в племена. Когда участились контакты с мало или даже вовсе незнакомыми людьми. Ведь чем больше возрастала численность людей, тем меньше оставалось свободного пространства, пригодного для обитания. А видеть врагов во всех не родственниках становилось рискованным. Следовательно, приходилось привыкать считаться с нравами и настроениями других людей. Ибо, не желавший принимать их в расчет, неизбежно втягивался в бесконечные конфликты с соседями. Так что ограничивать и обуздывать свои инстинкты и рефлексы становилось жизненно необходимым делом.

Зачатки понятия о морали возникли в форме запретов (табу) на те или иные действия.

Некоторые из этих табу были разумными. Но очень часто в них не было никакого смысла. Например, у одних народов почему-то не дозволялось есть еду, которую другие народы признавали деликатесом. Третьи считали недопустимым оставлять без присмотра остатки пищи, четвертые – пользоваться железными орудиями, шестые – прикасаться к голове. Сплошь и рядом запрещалось стричь волосы, удалять остриженные ногти, произносить имена собственные, близких людей и покойников. Причем нарушение запретов нередко грозило смертью ослушнику, пусть даже невольному.

Не стоит, наверное, доказывать, что все эти «чудачества» выдумывало коллективное сознание первобытного человека. Ведь он смертельно боялся сглаза, порчи, ворожбы и черной магии зловредных колдунов. Вера в способность последних повелевать духами и потусторонними силами высоко поднимала их авторитет в его глазах. Настолько высоко, что подчас уже было не важно, что именно вещает колдун – несусветную чушь или великую мудрость. Важно было, что к его словам уже прислушивались те, кто прежде не подумал бы слушать никого, кроме себя. Так рядовые члены коммунистической общины приучались к дисциплине, необходимой для совместного существования.

Настоящая революция в коллективном сознании произошла, когда вольному охотнику, чтобы не умереть с голоду, пришлось превратиться в земледельца, а затем и стать горожанином. Тут расстояние до соседа измерялось уже лишь несколькими шагами. И, повздорив с ним, уже не было возможности передвинуть свой чум или вигвам подалее в лес или в чистое поле. Стало быть, приходилось мириться с причудами окружающих. Мало того, приходилось расставаться с некоторыми обычаями, принятыми отцами и дедами. Например, с обычаем «ложиться с мужчиною, как с женщиною», от чего предостерегал Моисей своих соплеменников, еще не осевших в Палестине. Или как он же, приобщая их к азам гигиены, запрещал справлять физиологическую нужду «среди стана».

И все же главные удары по первобытно-коммунистическим традициям нанесли наиболее заметные фигуры древних земледельческих и городских общин – их защитники-воители. Исподволь, шаг за шагом возводили они пирамиду власти над своими соплеменниками. Прежде к их услугам прибегали только от случая к случаю – при отражении врагов, или завоевании новых земель. Полномочия, которые им вручались на этот срок, приходились им по вкусу все больше и больше. А готовность подчиняться заведенным порядкам, т. е. расставаться с мечом и правом сильного, становилась у них всё слабее и слабее. Так что, в конце концов, то один, то другой предводитель воинских дружин отказывался искушать судьбу – упускать из своих рук вожделенную власть хотя бы на время. Шла ли война, царил ли мир, уже не имело значения ни для них, ни для их дружинников.

Провозглашая себя правителями, царями и фараонами, они приучали народ к мысли о том, что они вовсе не узурпаторы. Что их власть законна, так как дается им свыше. Что такова воля правителей, царей и фараонов небес.

Самые дальновидные из вчерашних колдунов не остались в стороне от дележа «пирога» власти. Повысив ранг некоторых наиболее чтимых духов до уровня божеств, себя они произвели в жрецов – земных служителей этих самых богов. Должности не обременительные, но выгодные. А боги стали куда требовательнее прежних духов. Последние призывались на помощь или во вред лишь по случаю, по мере надобности. Первые настаивали на постоянном присутствии в жизни смертных. И, разумеется, они ждали гораздо более регулярных и обильных подношений, чем их предшественники. Аппетит приходит во время еды. Так стали устраиваться ежегодные празднества – культы в честь то одного, то другого бога: то Индры с Адонисом, то Исиды с Митрой. И худо бывало народу, который осмеливаться ослушаться и не угодить небесному владыке.

Жрецы всегда находили способ образумить или покарать нечестивцев. А чтобы паства не отвлекалась мыслями от богов, последние обязывали смертных совершать регулярные обряды и священнодействия в свою честь. Их повеления оглашали, разумеется, жрецы. Смертные должны были взять в привычку упоминать богов и клясться их именем при каждом подходящем случае. Боги настаивали и на том, чтобы о них слагались мифы, гимны, оды. В конце концов, они своего добились.

Обычай льстить и угождать богам въелся в коллективное сознание цивилизованных народов. Он сделался почитаемой традицией, так как со временем люди уже и забыли, что прежде многое было иначе.

Химеры, в которые верили их предки, были хоть и злокозненны, но не столь изощренны и ревнивы как новые кумиры. Не удивительно, что жизнь рядового земледельца и горожанина в силу этого не становилась легче. Напротив, чем больше прав прибирала к своим рукам светская и духовная власть, тем тягостнее становилось ее бремя.

Чем цивилизованнее становился человек, тем сильнее разочаровывался он в богах стихий. Они не беспокоились о справедливости, многого требовали и мало давали. Им были чужды совесть, порядочность и доброжелательность. Потому-то в противовес им в коллективном сознании людей подспудно вызревал образ нового, желанного бога – более мудрого, «порядочного», человечного, умеющего ободрить и утешить в трудную минуту. Этот бог не должен был напоминать вымогателя-рэкетира, или жестокосердного сборщика налогов. Скорее он должен был быть подобен строгому, но доброжелательному учителю нравственности. Его доброты должно было хватать на всех достойных людей. Вот таким-то богоподобным существом исключительных достоинств и предстал в глазах Пятницы Робинзон.

Мы не ведаем об умонастроениях Робинзона, но хорошо знаем, во что верили его соотечественники. Они были убеждены, что Иисус Христос и есть тот бог, который отвечает идеалу истинного, т. е. всеблагого и всемогущего бога «новой формации». Ведь он, кроме всего прочего, обещал райское блаженство душе, отлетающей к небесам. Стоило только искренне покаяться в совершенных грехах и как следует попросить о снисхождении.

Темы для обсуждения

1. Когда и из-за чего возникли представления о морали?

2. Под воздействием чего развивались моральные принципы?

3. От чего зависят нравственные оценки и представления?